|
- Это что - я вместе с Бобыниным поеду? - Уж он уехал, за вами другая. - А какая машина, младший лейтенант, - воронок? - Быстрей, быстрей. "Победа". - Да кто вызывает? - Ну, Прянчиков, ну что я вам буду все объяснять? Сам не знаю, быстрей. - Валька! Сказани там! - Про свидания скажи! Что, гады, Пятьдесят Восьмой статье свидание раз в год? - Про прогулки скажи! - Про письма!.. - Про обмундирование! - Рот фронт, ребята! Ха-ха! Адъе! - ... Товарищ младший лейтенант! Где, наконец, Прянчиков? - Даю, даю, товарищ майор! Вот он! - Про все, Валька, кроши, не стесняйся!.. - Во псы разбегались среди ночи! - Что случилось? - Никогда такого не было... - Может, война началась? Расстреливать возят?.. - Тю на тебя, дурак! Кто б это стал нас - по одному возить? Когда война начнется - нас скопом перебьют или чумой заразят через кашу, как немцы в концлагерях, в сорок пятом... - Ну, ладно, спать, браты! Завтра узнаем. - Это вот так, бывало, в тридцать девятом - в сороковом Бориса Сергеевича Стечкина с шарашки вызовет Берия, - уж он с пустыми руками не вернется: или начальника тюрьмы переменят или прогулки увеличат... Стечкин терпеть не мог этой системы подкупа, этих категорий питания, когда академикам дают сметану и яйца, профессорам - сорок грамм сливочного масла, а простым лошадкам по двадцать... Хорош человек был Борис Сергеевич, царство ему небесное... - Умер? - Нет, освободился... Лауреатом стал. 15 Потом стих и мерный усталый голос повторника Абрамсона, побывавшего на шарашках еще во время своего первого срока. В двух сторонах дошептывали начатые истории. Кто-то громко и противно храпел, минутами будто собираясь взорваться. Неяркая синяя лампочка над широкими четырехстворчатыми дверьми, вделанными во входную арку, освещала с дюжину двухэтажных наваренных коек, веером расставленных по большой полукруглой комнате. Эта комната - может быть, единственная такая в Москве, имела двенадцать добрых мужских шагов в диаметре, вверху - просторный купол, сведенный парусом под основание шестиугольной башни, а по дуге - пять стройных, скругленных поверху окон. Окна были обрешечены, но намордников на них не было, днем сквозь них был виден по ту сторону шоссе парк, необихоженный, как лес, а летними вечерами доносились тревожащие песни безмужних девушек московского предместья. Нержин на верхней койке у центрального окна не спал, да и не пытался. Внизу под ним безмятежным сном рабочего человека давно спал инженер Потапов. На соседних койках - слева, через проходец, доверчиво раскидался и посапывал круглолицый вакуумщик "3емеля" (под ним пустела кровать Прянчикова), справа же, на койке, приставленной вплотную, метался в бессоннице Руська До-ронин, один из самых молодых зэков шарашки. Сейчас, отдаляясь от разговора в кабинете Яконова, Нержин понимал все ясней: отказ от криптографической группы был не служебное происшествие, а поворотный пункт целой жизни. |
