|
.. Видишь ли что? — продолжал он, понизив голос.— Да смотри, чтоб слова мои не в пронос были. — Чтой—то ты, братец! — затараторила мать Платонида.— Возможно ли дело такие дела в люди пускать?.. Матрена мне не чужая, своя тоже кровь. Вот тебе спас милостивый, пресвятая богородица троеручица — ни едина душа словечка от меня не услышит. — То—то, смотри,— молвил Чапурин.— Девка молодая, из себя красовита, хахалишка один пришатился к ней... Так, дрянь, голытьба решетная... У самого за душой отродясь железного гроша не бывало, и туда же свататься лезет... Я его сватам оглобли—то поворотил... Вдругорядь не заглянут... Да это что, пустяки, а вот что гребтится мне, матушка: Мотря—то сама, кажись, не прочь бы за того хахаля замуж идти: боюсь, чтоб он не умчал ее, не повенчался б уходом... Кажись, легче живому в гроб лечь: больно уж он противен душе моей!.. Встретил бы его, кажется, так бы на месте и положил... А в деревне, сама рассуди, можно разве девку ухоронить?.. Вороват стал народ: умчит ее, пес, как пить даст... Так я и рассудил: до поры до времени пусть ее погостит у тебя, дурь—то пока из головы у ней выйдет... Сможешь ли такое дело сделать? — Как такого дела не сделать? — отозвалась Платонида.— Чужим делывала, не то что своим. У нас в обители на этот счет крепко!.. В позапрошлом году у меня тоже, двух девок от уходу хоронили: Авдонинских Лукерью да Матюшину Татьяну Сергевну... Ублюла, слава те господи... Уж каких подвохов они не подводили, а, слава богу, ухоронила... Матюшина—то, бывало,— беда!.. И давиться—то хотела, и подушками—то душила себя, и мышьяком травиться было вздумала, а никакого дурна над ней не случилось... Ублюла, братец, ублюла... На этот счет будьте спокойны... А ты вели—ка ей, сударь, преподобному Моисею Мурину молиться; зело избавляет от блудные страсти. — Молитесь кому знаете,— отвечал Чапурин.— Мне бы только Мотря цела была, до другого прочего дела мне нет... Пуще всего гляди, чтоб с тем дьяволом пересылок у ней не заводилось. — Одно слово: будьте спокойны, братец,— сказала мать Платонида.— Сохраню Матренушку в самом лучшем виде... А кто же таков злодей—то?.. Мне надо знать, чтобы крепче опаску держать... Кто таков полюбовник—от у ней? — Уж и полюбовник! — гневно крикнул Чапурин, грозно вскинув глазами на старицу.— Говори, да не заговаривайся... Никакого полюбовника нет. Так себе, шальная голова, и все... Стуколовых слыхала? —Как не знать Стуколовых,— отвечала мать Платонида. — Семен Ермолаич благодетель нашей обители. — Племянник ихний, Якимко,— молвил Чапурин.— Чтоб близко к скиту не подходил он... Слышишь? — Слышу, батюшка, братец, как не слыхать? — сказала Платонида.— Знаю я Якимку. Экой вор какой!.. А еще все о божественном — книгочей... Поди—ка вот с ним, какими делами вздумал заниматься! Неласково расстался Чапурин с дочерью. Сулил плети ременные, вожжи варовенные... Как смертный саван бледная, с опущенными в землю глазами, стояла перед ним Матренушка, ни единого слова она не промолвила. Заперли рабу божию в тесную келийку. Окроме матери Платониды да кривой старой ее послушницы Фотиньи, никого не видит, никого не слышит заточенница. |
