|
.. Лес не видит, поле не слышит; людям не по что знать... Засылал стороной Яким Прохорыч к Чапурину, узнавал через людей, какие мысли насчет дочери держит он, даст ли ей благословенье за него замуж пойти. — Не по себе Яким дерево клонит.— отвечал сватам Чапурин.— Бог даст, сыщем зятя почище его. Наш товар вам не к руке, в ином месте поищите. А как сваты уехали из Осиповки, кликнул к себе Чапурин Матренушку. Спрашивает: как узнал ее Яким Стуколов, где видались они, про какие дела разговоры вели? Зарделась Матренушка — кумач—кумачом. Слова не может вымолвить. Слезы так и брызнули из очей ее. — Сказывай!.. все по ряду сказывай!..— говорил отец, сурово глядя на Матренушку. Дрожал и обрывался от гнева голос его. Стоит Матрена Максимовна, как к земле приросла. Молчит, как неживая. — Говори же, бесстыжая! — закричал Чапурин, схватив дочку за руку.— Говори, не то разражу... И поднял увесистый кулак над белокурой головкой дочери... — Батюшка?— крикнула Матренушка и без чувств упала к отцовским ногам. Поглядел на помертвевшую дочь Максим Чапурин, плюнул и велел работнику лошадей запрягать. Через час времени он уж вез ее в Комаровский скит. Там у него двоюродная сестра проживала, мать Платонида. Ей сдал Максим Чапурин дочь свою с рук на руки. — Береги ты ее, мать Платонида,— говорил он сестре на прощанье.— Глаз не спускай с нее. Чтоб из кельи, опричь часовни, никуда она ноги не накладывала и чтоб к ней никто не ходил. В оба гляди, чтобы грамоток к ней не переносили, чтоб сама не писала. Ни пера, ни бумаги чтоб в заводе у ней не бывало... Сбережешь девку, попомню добро твое,— останешься довольна... Сундук с поклажей, перину с подушками вели взять из саней, да вот тебе, покаместь, четвертная девке на харчи... А в келарню не пускай ее, пусть в келье обедает и ужинает... А это тебе, матушка... Разложил на столе подарки: сукна на шубу, черный платок драдедамовый, китайки на сарафан, икры бурак, сахару голову, чаю фунт, своих пчел сот меду. Мать Платонида не знает, как благодарить тороватого братца, а у самой на уме: "Полно теперь, мать Евсталия, платком своим чваниться. Лучше моего нет теперь по всей обители. А как справлю суконную шубу на беличьем меху, лопнешь со злости, завидущие глаза твои". — Смотри же, мать Платонида, сбереги Матрену,— продолжал Максим Чапурин.— Коим грехом не улизнула бы... Слышишь? — Слушаю, братец, слушаю, кормилец ты мой,— отвечала Платонида.— Все будет по приказу исполнено. Птице к окошку не дам подлететь, на единую пядь не отпущу от себя Матренушку, келарничать пойду — на замок замкну. — И хорошее дело,— ответил Чапурин.— В самом деле, запирай—ка ее на замок. Надежнее. — Да что ж это, братец? — спросила, наконец, мать Платонида.— Аль провинилась у тебя чем Матренушка? — Большой провинности не было,— хмурясь и нехотя отвечал Чапурин,— а покрепче держать ее не мешает... Берегись беды, пока нет ее, придет, ни замками, ни запорами тогда не поможешь. |
