У обоих в расписании было «окно». Другие коллеги готовились к очередным занятиям. Юлии не оказалось и там. Йон сделал вид, что ищет что‑то у себя в ящике, и после звонка направился в коридор. Когда он проходил мимо близнецов, Керстин Шмидт‑Вейденфельд подняла голову:
– Ты кого‑то ищешь?
– Нет, а что?
– У тебя такой вид, – ответила она и протянула ему коробку с печеньем.
Йон ухмыльнулся:
– Точно, ищу. Самое вкусное печенье на свете. – Он ухватил пару крендельков, сунул в рот и вышел. Не сомневаясь, что оба «близнеца» глядят ему вслед. Неужели догадываются? Про них с Юлией? Ведь Юлия считает, что Керстин Шмидт‑Вейденфельд чересчур любопытная. И уж если Керстин что‑то пронюхает, об этом будет знать и Пер Штрунц.
Сколько времени прошло со смерти Шарлотты? Он вновь принялся считать. Оказалось, не больше пяти недель. В самом деле, получится некрасиво, если сейчас станут известны их отношения с Юлией. Ведь ему по‑прежнему многие выражают соболезнования в связи с утратой. Не далее как вчера Ули Кох спросил его на перемене, как он обходится без Шарлотты. Йон уклонился от ответа и лишь сообщил, что переезд на Манштейнштрассе существенно отвлек его от грустных мыслей.
Он свернул в коридор, который вел к аудитории, где его ждали слушатели факультатива по немецкому. Почувствовал сквозняк. Окно в коридоре было разбито, на кафельном полу валялись осколки стекла и камень. Ногой Йон отпихнул осколки под окно и выглянул наружу. За ночь погода переменилась, от вчерашнего солнца не осталось и следа. Небо заволокли облака, дело, похоже, шло к дождю; ветер гнал по школьному двору пустой стаканчик из‑под йогурта. Кольнула тоска по Юлии; после поездки в Прованс все шло хуже и хуже. Если бы он мог видеть ее хотя бы на переменах… Ее улыбку… Растрепанные кудри… Красные сапожки… Если бы мог поймать ее взгляд, который скажет ему, что и она постоянно вспоминает ту огромную кровать в их отеле…
Из класса доносился смех. Какой‑то мальчишка кричал ломким баском:
– Одну упаковку пива? Нет, две, приятель. Мне нужно двенадцать банок.
Йон взял себя в руки и вошел в класс. Нет, Юлию он все‑таки сегодня увидит. Не позже, чем сегодня вечером.
34
Около восьми вечера Йон въехал на школьную парковку. Из‑за дождя было почти темно. К его досаде, в это же самое время прямо рядом с ним из «порше» вышла мать Тимо. Достала из сумочки пластиковый пакет и развернула над своей безупречно уложенной головой. Светлые волосы, мелированные пряди, стрижка, популярная в Гамбурге, – волосы едва прикрывали мочки ушей. Из вежливости он был вынужден предложить ей место под своим зонтом.
По дороге в школу она взяла Йона под руку и, неловко обходя лужи на высоких каблуках, прижималась к нему слишком откровенно.
– Как удачно, что я вас встретила, господин Эверманн! Мне давно нужно с вами поговорить.
– По поводу латыни Тимо? – спросил Йон. – Конечно, его дела далеко не блестящи, но ведь для вас это не новость. – Тут ему вспомнилось выражение лица Тимо, и в душе опять закипел гнев. Ему была неприятна фамильярность, с какой фрау Фосс вцепилась в него. Он всегда неукоснительно соблюдал дистанцию с родителями учеников, в первую очередь с мамашами.
– Он хочет уйти из гимназии, – сообщила фрау Фосс. – Представляете? Говорит, надоело учиться.
Злость моментально улетучилась. Вот и замечательно, если в конце года этот оболтус избавит их от своего присутствия. Неожиданно ему вспомнился парень, с которым Юлия общалась в аэропорту «Фюльсбюттель» и которого он принял было за Нико Бегеманна. Болтается по свету, находит в этом удовольствие и, вероятно, вполне нормально при этом зарабатывает. |