|
Усмехаясь про себя, Йон наблюдал, как он по команде Юлии раздает кулечки с чипсами и арахисом и перетаскивает в угол ящики с напитками. Потом ей захотелось выйти на улицу и выкурить сигарету, и она настойчиво попросила его не ходить за ней. Тогда Концельманн принялся бесцельно слоняться между ребятами, которые приходили маленькими группами, и в конце концов подсел к Йону и Симону Мюнхмейеру. Симон был хорошим учеником и после летних каникул собирался на год поехать по обмену в Болонью. Йон предложил ему взять с собой учебный материал для одиннадцатого класса. Если в Болонье он будет иногда заглядывать в учебники, год для него не пропадет.
– В Болонью? – заинтересовался Концельманн. – Ты установил контакт через фрау Швертфегер? – Не‑е, через программу Международных молодежных обменов. – Симону пришлось кричать; с оглушительной силой загремела музыка, тупой, гремящий рэп. Йон заткнул уши. Симон зачерпнул горсть чипсов и отвалил с гримасой, то ли извиняющейся, то ли комической, по которой Йон понял, что мальчик охотно поговорил бы с ним подольше. Но не в присутствии Концельманна. Хорошо еще, что появился Шредер и заставил Тимо уменьшить звук до приемлемой громкости. Тогда Йон убрал руки от ушей. – С каких пор фрау Швертфегер стала посредницей в поездках по обмену? – Ему не хотелось произносить ее имя при Молокососе. – Не стала, но могла бы стать, – заметил Концельманн. – Болонья – один из ее любимых городов, она собирается туда на летние каникулы. У нее там живут родственники, в гостях у них когда‑то умерла ее мать, от инсульта, внезапно. Представляю, какой это был для Юлии ужас. Вместе поехали отдохнуть и… вот так… – Ее мать? Концельманн кивнул: – Представляешь, каково ей было организовывать перевозку покойной через границу? А ведь тогда все было еще сложней, чем сегодня. Йон впился в него глазами. В левой брови Концельманна виднелось белое пятнышко не шире шести‑семи миллиметров, там росли абсолютно белые волосы. Как он раньше не замечал этого изъяна? – Ты что, не знал? – В голосе Молокососа звучало торжество. – Знал, знал. Разумеется, – поспешил ответить Йон. – Пожалуй, возьму что‑нибудь попить. – Он встал и хотел пройти к ящикам с напитками, но вдруг замер на месте. Зал уже успел наполниться. Среди танцующих он увидел Нору и Морица; впервые за всю поездку порознь. Они дрыгались словно пара безумцев. И почему они называют танцем свои странные телодвижения? В лучшем случае это пляска святого Витта… Значит, ее матери уже нет в живых… И она собирается в Болонью… Пышногрудая Людмила Неруда проплыла мимо него с развевающимися волосами. – Потанцуйте, господин Эверманн! Не притворяйтесь, что устали. Он резко отвернулся и вышел из зала. Нашел он ее возле входа. Она сидела на ступеньках с Тамарой Грассман. Обе курили. – Можно тебя на минутку? Она похлопала рядом с собой по ступеньке и сказала Тамаре: – Поговорим попозже, ладно? – Не здесь, – сумрачно сказал Йон. – Давай отойдем немножко подальше. – Что‑нибудь случилось? – Она встала и сунула в карман юбки сигареты и зажигалку. Не дожидаясь ее, он направился по усыпанной гравием дорожке вниз, к берегу Везера, мимо двух седовласых велосипедисток – те сидели на лужайке, ели вишни из одного кулька и окинули его ядовитыми взглядами. Он не мог определить, которая из них выглядывала прошлой ночью в коридор и заявила, что вся жизнь – сплошная чрезвычайная ситуация. Не доходя до бульвара, он остановился. Юлия догнала его. – Почему я должен узнавать от Концельманна, что ты собираешься в Италию на летние каникулы? – От Маркуса? – Юлия рассмеялась. |
