|
Я стал находить в нем черты Хорошего Дела - человека, незабвенного для меня; его и Королеву я украшал всем лучшим, что мне давали книги, им отдавал я чистейшее мое, все фантазии, порожденные чтением. Вотчим - такой же чужой и нелюбимый человек, как Хорошее Дело. Он держался со всеми в доме ровно, никогда не заговаривал первый, отвечал на вопросы как-то особенно вежливо и кратко. Мне очень нравилось, когда он учил хозяина: стоит у стола, согнувшись вдвое, и, постукивая сухим ногтем по толстой бумаге, спокойно внушает: - Здесь необходимо связать стропила ключом. Это пресечет силу давления на стены, иначе стропила будут распирать стены... - Верно, чёрт возьми! - бормотал хозяин, а жена говорила ему, когда вотчим уходил: - Просто удивляюсь, как ты позволяешь учить себя! Ее почему-то особенно раздражало, когда вотчим после ужина чистил зубы и полоскал рот, выгибая острый кадык. - По-моему,- кислым голосом говорила она,- вам, Евгений Васильевич, вредно так загибать голову. Он, вежливо улыбаясь, спрашивал: - Почему же? - Да... так уж... Он начинал чистить костяной палочкой свои синеватые ногти. - Скажите, ногти еще чистит! - волновалась хозяйка.- Умирает, а туда же... - Эхе-хе! - вздыхал хозяин.- Сколько на вас, звери-курицы, глупости наросло... - Да ты что это говоришь? - возмущалась супруга. А старуха по ночам пылко жаловалась богу: - Господи, вот повесили мне на шею гнилого этого, а Викторушка - опять в стороне... Викторушка стал подражать манерам вотчима, его медленной походке, уверенным движениям барских рук, его уменью как-то особенно пышно завязывать галстук и ловко, не чавкая, есть. Он то и дело грубо спрашивал: - Максимов, как по-французски - колено? - Меня зовут Евгений Васильевич,- спокойно напоминал вотчим. - Ну, ладно! А - грудь? За ужином Викторушка командовал матери: - Ма мер, донне муазанкор* солонины! ---------* Мамаша, дайте мне еще (искаж. франц.). - Ах ты, французик,- умилялась старуха. Вотчим невозмутимо, как глухонемой, жевал мясо, ни на кого не глядя. Однажды старший брат сказал младшему: - Теперь, Виктор, когда ты по-французски выучился, тебе надо любовницу завести... Это был единственный раз, когда, я помню, вотчим молча улыбнулся. А хозяйка возмущенно бросила ложку на стол и закричала мужу: - Как тебе не стыдно пакости при мне говорить! Иногда вотчим приходил ко мне в черные сени; там, под лестницей на чердак, я спал; на лестнице, против окна, читал книги. - Читаете? - спрашивал он, выдыхая дым, в груди у него шипели головни.- Что это? Я показывал книгу. - Ах,- говорил он, взглянув на титул,- это я, кажется, читал! Хотите курить? Курили, поглядывая в окно на грязный двор; он говорил: - Очень жаль, что вы не можете учиться, у вас, кажется, есть способности... - Вот я учусь, читаю... - Этого мало, нужна - школа, система... Хотелось сказать ему: "У вас, сударь мой, и школа и система была, а - что толку?" Но он, как бы подозревая мои мысли, добавлял: - При наличии характера - школа хорошо воспитывает. Жизнь могут двигать только очень грамотные люди... Не однажды он советовал мне: - Вы бы лучше ушли отсюда, не вижу здесь смысла и пользы для вас... - Мне нравятся рабочие. - А... Чем же? - Интересно с ними. - Может быть... А однажды он сказал: - Какая, в сущности, дрянь эти наши хозяева, дрянь... Вспомнив, как и когда произнесла это слово моя мать, я невольно отодвинулся от него,- он спросил, улыбаясь: - Вы не так думаете? - Так. - Ну да... Я это вижу. - Хозяин все-таки нравится мне... |
