В начале октября пахнуло весной. Снегопады сменились дождями, насыщая почву влагой. Склоны холмов запестрели полосками зелени; нотофагусы освободили свои ветки из-под белого савана; начали раскрываться почки, а у вечнозеленых деревьев появились молодые побеги. Начался ледоход, и реки быстро освобождались ото льда. Очистилось от ледяного покрова и устье Яканы. Выцветший, прошлогодний вереск шелестел от порывов налетавшего бриза. Стволы деревьев покрылись мхами и лишайниками; на песчаных пляжах засверкали ракушки, в изобилии отложенные волнами; в воде, у подножия скал, ожили оцепеневшие от холода ламинарии, пошли в рост фукусовые и прочие бурые водоросли. Под живительными лучами солнца природа окрасилась в нежные цвета, а воздух наполнился благоуханием.

Правда, еще случались ветреные дни и море обрушивало на берег волны, но чувствовалось, что период жестоких бурь закончился и наступает время летнего покоя.

В один из таких дней семья Родс отмечала приход тепла, надеясь скоро покинуть остров. День выдался тихий, небо было чистое, ярко светило солнце. Температура поднялась до девяти градусов выше нуля. До обеда и после него поселенцы гуляли вдоль пляжа, у подножия холма или по берегам Яканы, подставляя лица солнечным лучам и морскому бризу.

После завтрака Кау-джер присоединился к своим друзьям, которые отправились на прогулку. На ялике, чудом уцелевшем во время кораблекрушения, они пересекли речку. На том берегу заметили нескольких «молотильщиков», охотившихся на ползавших по пляжу, забиравшихся на скалы или спавших у их подножия тюленей.

Кау-джер казался более задумчивым, чем обычно. Почти все время он молчал, думая, видимо, о том времени, когда ему придется расстаться с почтенной семьей, которая пробудила в нем столь естественный для людей инстинкт общения. А потому его не могла не огорчать мысль о разлуке с честным и мужественным человеком, его женой, тонкой и обаятельной женщиной, олицетворяющей добродетель, с милыми детьми — Марком и Кларри, — к которым он успел привязаться. Горечь расставания испытывала и семья Родс. Какое счастье, если бы Кау-джер согласился поехать вместе с ними в Африку, помог организовать там колонию! Все любили бы его, уважали, ценили его способности, как это было здесь, на острове Осте. Но мистер Родс понимал, что без серьезных причин Кау-джер не мог порвать с обществом, и разгадка этого странного и таинственного существования все еще ускользала от него.

— Вот и зиме конец, — сказала как-то миссис Родс. — Природа была к нам милостива.

— И надо признать, — поддержал ее муж, обращаясь к Кау-джеру, — что ваши прогнозы оправдались. Мне кажется, не один из нас испытывает грусть, думая, что скоро придется покинуть Осте.

— Так зачем же покидать его? — воскликнул Марк. — Давайте создадим колонию здесь.

— Ну-ну! — улыбнулся сыну мистер Родс. — А как же наша колония на реке Оранжевой, затраты Общества помощи переселенцам… концессия, данная португальским правительством?

— Раз есть обязательства перед португальским правительством, — заговорил наконец Кау-джер с легкой иронией в голосе, — их надо выполнять. Здесь, кстати, свое, чилийское, правительство, и одно стоит другого.

— Вот если бы на полгода раньше… — начал говорить Гарри Родс, но Кау-джер перебил его.

— Если бы вы приехали сюда на полгода раньше, вы высадились бы на свободной земле. Теперь же дьявольский договор лишил ее независимости.

И Кау-джер, скрестив руки на груди и вскинув голову, устремил взгляд на запад, как будто ожидал, что вот-вот из пролива Дарвина покажется чилийский сторожевик.

Братья Меррит со своими сторонниками — группой переселенцев примерно из тридцати человек, — прогуливавшиеся в это время по острову, держали себя крайне вызывающе.