«Защищаться, – думала я. – Бежать. Все что угодно. Мой первый муж погиб в горах, но гибели второго я не допущу».

– Будем, будем, – заверил меня Сухайл. – Ну, а теперь поспи.

Возможно, я ненадолго уснула. Но мне помнится только одно – сколь быстро промелькнуло отпущенное нам время. Казалось, я и глазом не успела моргнуть, прежде чем Сухайл поднялся и вышел наружу для утренней молитвы, а Каххе явилась с известием, что нам пора.

Знак разложили на выбранном нами лугу, чуть ниже границы, где зелень первой весенней травы редела, переходя в бесплодный камень горного склона. То было колоссальное полотнище, наскоро сметанное из шерстяных одеял, подозрительно ровный коричневый квадрат с огромной белой звездой – фигурой, которую вряд ли может образовать тающий снег – в центре. Чуть ниже я самыми крупными буквами, для коих хватило оставшегося свободного места, приписала «САДИТЕСЬ ЗДЕСЬ», но не могла с уверенностью сказать, удастся ли прочесть надпись с воздуха.

Сколь многое оставалось под сомнением! Что, если пилоты, отчаявшись проникнуть внутрь над седловиной между Че-джа и Гьяп-це, выберут иной путь – один из других перевалов или речное ущелье, которым прошли первые два целигера? Вдобавок, я не имела ни малейшего представления, когда ожидать их появления: если база слишком далеко, целигер вполне мог не вернуться ни сегодня, ни даже завтра. Мы могли просидеть здесь впустую целую неделю, после чего я непременно задалась бы вопросом, что делать – ждать дальше или со всех ног бежать во внешний мир в надежде предотвратить новые полеты (причем как это сделать – оставалось только гадать). Пилоты вполне могли не заметить мой знак, либо разбиться при посадке, либо, увидев движение неподалеку, открыть огонь из винтовок прежде, чем судно коснется земли.

Времени на измышление все новых и новых возможных сценариев катастрофы у меня оказалось в избытке. Минуло утро, настал полдень, а целигер все не появлялся. Одна радость – ожидание притупило лезвие страха, неспособное подолгу сохранять остроту, если его нечем подтачивать. Точильный камень вновь взялся за дело после обеда: в воздухе над седловиной появился знакомый силуэт. Целигер возвращался, и на сей раз ему, по всей видимости, удастся одолеть перевал.

Губы мои зашевелились в беззвучной молитве. Обычно я не уделяю религии особого внимания, но в этот момент молила о милосердии всех богов, кто только согласился бы меня выслушать – от Господа из детских воспоминаний о посещении Дома Собраний до солнца, коему поклоняются дракониане.

По-видимому, внезапно попав в нисходящий поток воздуха, целигер клюнул носом, едва не зацепил днищем гондолы снега седловины, но тут же полого, словно съезжая со склона, рванулся вперед и достиг воздушных просторов Обители.

Рядом со мной на земле лежала длинная жердь. Схватив ее, я что было сил замахала над головой флагом – куском шерстяной ткани самого яркого синего цвета, какой только удалось сыскать среди скудной палитры драконианских ткачей. Несомненно, на борту имеются наблюдатели, смотрящие вниз – должны же они заметить движение, и пятно необычного цвета на фоне обычных весенних красок, и формы, столь правильные, что они не могут оказаться естественными! Понимая, что голосу моему не достичь такой высоты, говорить я не собиралась, но удержаться оказалась не в силах. Я запрокинула голову и закричала во весь голос, прося, умоляя людей на борту заметить меня.

Целигер повернул ко мне, но, несмотря на все мои отчаянные крики, пронесся мимо, медленно снижаясь, пока не оказался почти вровень со мной. Затем судно начало разворот. Сообразив, что пилот просто готовится к посадке, я вместе со своим флагом помчалась к краю луга, дабы поскорее убраться с дороги.

Направление я выбрала отнюдь не случайно. На близлежащей местности укрыться драконианам было бы практически негде: пусть даже по-весеннему серая чешуя помогала им слиться с нею, шансы на то, что с воздуха их заметят, были слишком велики.