Вот тут-то Фу и оказался нам полезен не только как опытный скалолаз. Он крикнул что-то на языке цер-жагов – для ньингов не родном, однако хорошо им знакомом.

– И вот откуда нам знать, что он им говорит? – буркнул себе под нос Чендлей (впрочем, уже скорее по привычке, чем от души).

Не стану отрицать: в этот момент мы все находились во власти Фу в той же мере, что и Том с Сухайлом, едва не упавшие с обрыва в реку. Однако, что бы там йеланец ни сказал, на зов из дома напротив вышел невысокий, по-ньингски скуластый и широколицый малый. Остановившись перед Фу, он вопросительно воззрился на него, и Фу заговорил с ним – столь сбивчиво, что это было очевидно даже мне. Я наблюдала то за ними, то за Сухайлом, судя по рассеянному виду, целиком поглощенным попытками разобрать их разговор. В который раз мне представился случай позавидовать его способности к языкам!

Наконец местный житель кивнул, и Фу испустил вздох облегчения.

– Меня здесь помнят, – сообщил он нам. – И неприятностей из-за нашего прошлого появления им никто не чинил.

Именно это, помимо погоды да самих гор, и представляло для нас наибольшую опасность. Ньинги из Лам-це Ронг так мало соприкасались с соотечественниками, цер-жагами из «низин» (под коими подразумевались земли, лежащие на высоте каких-то трех тысяч метров над уровнем моря), что нимало не заботились об объявленном правительством из То-кха закрытии границ. Однако они вполне могли проговориться о йеланских исследователях кому-либо в другой деревне, и далее, по цепочке, весть непременно достигла бы ушей какого-нибудь чиновника, а уж тот проявил бы к ней самый пристальный интерес. Предприми власти что-либо против деревни, оказанный нам прием стал бы холоднее окрестных гор.

Преодолев сие препятствие, мы, точно послы иноземных государств, положили к ногам весьма оборванного владыки принесенные дары. Для этой цели мы прихватили с собой немало полезного для ньингов: медные котлы, хорошие стальные ножи, водонепроницаемый шелк. Вид всего этого выманил из укрытий прочих жителей деревни, и вскоре наши подарки принялись разглядывать и щупать все, от мала до велика, от древних старух до детишек, едва выучившихся ходить. Не оставили без внимания и нашу пятерку. Фу в деревне уже видели, да и чертами лица и цветом кожи он почти не отличался от туземцев, но ахиатский нос и скулы Сухайла вызвали немало удивления, а уж моя бледная кожа и светлые волосы – и того больше. Но пуще всего поразил местных жителей Том: лицо его за время пути, как обычно, сделалось красным и шелушилось от солнца, в горах еще более интенсивного, чем на море или в пустыне.

В обмен на подарки (вкупе с нежданным развлечением) мы получили позволение использовать деревню как экспедиционную базу, опорный пункт для поисков второго замороженного экземпляра.

– Вы не спрашивали, не видали ли они сами каких-либо еще замороженных тел? – спросила я Фу за перетаскиванием багажа в дом, где нам предстояло остановиться.

Фу покачал головой.

– Туземцам пока не говорите об этом ни слова.

– Даже если бы я этого захотела, не смогла бы, – с иронией ответила я, сбросив с плеч очередной тюк в пределах огораживавшей двор стены. – Не забывайте: из их языка я знаю всего дюжину слов.

Фу извинился за недомыслие и продолжал:

– Они считают Гьяп-це, ближайшую гору, местом очень скверным. Дурным. Ее название означает, что она проклята. Им и в тот, первый раз очень не понравилось, что мы пошли к ней, но там ведь самая низкая седловина в окрестностях. В других местах искать проход было вовсе бессмысленно.

Мне тут же вспомнились драконианские руины близ Друштанева и запретный остров Рауаане.