– А каких-либо древних руин вы там не видели?

Взгляд, брошенный на меня в ответ, явно означал, что я ляпнула несусветную глупость. И, пожалуй, вполне справедливо: подобных сооружений на такой высоте не строят. Даже монастыри Цер-нга расположены не выше пяти тысяч метров.

– Нет, – ответил Фу, как только я объяснила, в чем причина вопроса. – Она считается проклятой только потому, что те, кто слишком часто бродит поблизости, гибнут.

Однако мы вызвались идти туда по собственной воле… Что ж, то был не первый безрассудный поступок в моей жизни.

Все дома в деревне были выстроены на один и тот же манер, свойственный высокогорным районам: круглые, многоэтажные, с помещениями для домашнего скота внизу и жилыми комнатами выше, а чердаки использовались для хранения припасов (и заодно изолировали жилые помещения от холода). В момент нашего появления Шу-ва, хозяйка дома, тоже была со всеми на улице и поспешила вперед, чтоб приготовить все необходимое – то есть, с учетом отсутствия в доме комнаты для гостей, попросту заварить чаю. Когда мы взошли по крутой лестнице на второй этаж, нас уже ждал поднос с пятью исходившими паром чашками.

Естественно, как только нам на глаза попадается слово «чай», сознание тут же подсовывает самую очевидную его интерпретацию, основанную на прежнем жизненном опыте. Для всякого ширландца оно означает черный чай, сдобренный сахаром и молоком, а для йеланца – скорее один из сортов зеленого чая. Но дело-то было в Цер-нга, и это значило, что в пяти чашках на подносе – часуйма, то есть, чай с ячьим маслом.

Я вполне понимаю, что заставляет жителей данного региона это пить. Когда каждая жилка тела отчаянно требует тепла и сытости, а окружающая среда всячески противится и тому и другому, ячье масло – прекрасное средство для поддержания сил. И посему оно, конечно же, непременно входит в состав любой пищи, в какую только может быть добавлено, против чего я лично ничуть не возражаю. Но, на мой взгляд, добавлять его также в напитки – это уже слишком. Сколько бы я ни напоминала себе о его благотворных свойствах (и как бы настоятельно организм в некоторых случаях ни требовал пищи), обрести вкус к этой гадости мне так и не удалось.

Однако путешествия приучат поедать многое такое, что дома покажется абсолютно немыслимым, а часуйма, хоть и отдавала специфическим запахом сыра, была стряпней далеко не столь сомнительной, как некоторые блюда, подававшиеся на стол в джунглях Мулина. Мы чинно уселись на пол вокруг подноса, я улыбнулась хозяйке и поблагодарила ее, применив два из дюжины известных мне цер-жагских слов.

В ответ она склонила голову и с явными вопросительными интонациями в голосе заговорила, с очевидным недоумением оглядывая нашу группу.

– Что стряслось? – спросила я Фу. – Уж не обидела ли я ее чем-нибудь?

За месяцы, прошедшие со дня появления Фу в Кэффри-холле, я успела получить некоторое представление о его характере и теперь, видя, как он потирает затылок в том месте, где некогда носил косу, поняла, что ему неловко. (Тайсен объявили косу обязательной для всех мужчин, и посему отрезание косы вошло в обычай среди гьям-су, желавших публично заявить о своих политических воззрениях.)

– Нет. Она… она только хочет узнать, что… э-э… что связывает нас пятерых между собой.

Между тем Шу-ва указала на четверых мужчин, словно собирая их в группу, затем – на меня, и повторила вопрос.

– А-а, – догадалась я. – Она не понимает, что делаю здесь я, женщина?

Фу расправил плечи и выпрямил спину.

– Нет, – быстро проговорил он. – Она спрашивает, все ли мы, четверо, ваши мужья.

Спустя некое неопределенное время я осознала, что сижу с отвисшей челюстью, и осторожно закрыла рот.