— Месье и мадам де Ноай были назначены королем Франции твоими опекунами. Ты должна всегда обращаться к ним, если не будешь знать, что делать. Настаивай, чтобы они предупреждали о том, что ты должна знать. И не стыдись спрашивать совета.

— Нет, мама.

— Не предпринимай ничего без консультации в первую очередь с теми, кто облечен властью… Я почувствовала, что мои мысли сбиваются.

Месье и мадам де Ноай. На кого они похожи? В воображении стали возникать самые причудливые образы, и мне захотелось улыбнуться. Мама увидела эту улыбку и посмотрела на меня сердитым и вместе с тем любящим взглядом. Взяв за руку, она сокрушенно сказала:

— О, мое дорогое дитя, что станет с тобою? Там все будет по-другому. Французы так непохожи на нас, австрийцев… Они считают всех, кто не является французом, варварами. Ты должна вести себя как французская женщина, поскольку будешь француженкой. Ты станешь дофиной Франции, а через некоторое время и королевой. Однако не рвись к этому. Король заметит и, естественно, будет недоволен.

Она ничего не говорила о дофине, который должен был стать моим мужем, поэтому и я не думала о нем. Король и герцог де Шуазель, маркиз де Дюрфо, принц Штарембург и граф де Мерси-Аржанто — все эти важные лица, отвлекаясь от государственных дел, занимались мною. Потом вопрос обо мне превратился в самое важное государственное дело, которым им когда-либо приходилось заниматься. Это было настолько нелепо, что вызывало у меня смех.

— В начале каждого месяца, — говорила мать, — я буду посылать дипломатического курьера в Париж. В промежутках ты сможешь подготовить письма, чтобы их можно было передать курьерам и сразу же доставить мне. Мои письма уничтожай. Это поможет мне писать тебе более откровенно.

Я серьезно кивала головой. Все выглядело волнующе, как в пьесах, любимых Фердинандом и Максом. Я живо представила себе, как я получаю мамины письма, читаю их и прячу в потайных местах до тех пор, пока не смогу сжечь.

— Антуанетта, ты невнимательна! — вздыхала мама.

Это был ее постоянный упрек.

— Ничего не рассказывай о нашей жизни здесь.

Я вновь кивнула головой. Нет! Я не должна рассказывать им о том, как плакала Каролина, как она писала, что король Неаполя безобразный; что говорила Мария Амалия о своем муже; как Иосиф ненавидел свою вторую жену и как его Первая жена любила Марию Кристину. Я должна все это забыть.

— Говори о своей семье правдиво и умеренно.

Следует ли мне рассказывать об этом, если меня спросят, раздумывала я про себя, однако матушка продолжала наставления:

— Всегда молись по утрам, обращаясь к святым на коленях. Каждый день читай Библию, слушай мессу и почаще беседуй с Богом.

— Да, мама, — я была полна решимости попытаться делать все, о чем она говорила.

— Не читай никаких книг и памфлетов без согласия своего духовника. Не слушай сплетен и не проявляй благоволения к кому-либо.

Это продолжалось бесконечно. Ты должна делать это и не должна делать то. Слушая, я вся дрожала, поскольку, несмотря на начало беседы, в спальне по-прежнему было холодно.

— Ты должна научиться отказывать, это очень важно. Всегда отвечай любезно, если собираешься в чем-то отказать? Но самое главное — никогда не стесняйся попросить совета.

— Нет, мама.

Потом я обычно ускользала либо на урок к аббату Вермону, что было не так уж плохо, или к парикмахеру, который занимался моими волосами, или бежала на урок танцев, который доставлял мне истинную радость. Между месье Новером и мной существовало соглашение, что не будем думать о времени, и мы оба выражали удивление, когда приходил слуга и говорил, что меня ждет месье аббат или парикмахер, или что я через десять минут должна быть готова для беседы с принцем фон Кауницем.