Он порывисто подался вперед.

— Так это же прекрасный финал для всех ее злоключений! Радуйтесь и ждите, когда она вернется вместе с мужем, неважно, как его зовут — Густав, Якоб, — как бы ни звали.

— А вы, вы тоже будете радоваться? — иронически спросила Грейс.

— И я. Почему бы нет? Какой смысл сожалеть о том, что все равно не могло сбыться?

Польсон наполнил свою рюмку и выпил.

Какая бестактность с моей стороны были все эти дурацкие вопросы! — удрученно подумала она.

Польсон смотрел на нее с полным безразличием, совершенно спокойно. Но этому спокойствию Грейс не верила. Ею вдруг овладело непреодолимое желание подойти к нему и сесть рядом, обнять и прижать его к себе, приникнуть головой к его плечу.

— Она была моим другом, — мрачно заключил Польсон. — Хорошим другом. — Осторожно поставив рюмку на пол, он, согнувшись, уткнулся лицом в колени.

Понимая, что ей не найти нужных слов, чтобы облегчить ему боль, Грейс решила не трогать его больше. Она смотрела и ждала, когда он сам справится с постигшим его разочарованием. Наконец он поднялся и протяжно вздохнул.

— Со мной все в порядке, — сказал он, твердой походкой направляясь к двери. — Увидимся завтра?

— Увидимся, — ответила Грейс неохотно, просто чтобы хоть что-то сказать. Ей не хотелось, чтобы он сейчас уходил.

Когда она осталась одна, Грейс снова принялась за поиски дневника, вспомнив, что именно за этим занятием застал ее два часа назад Польсон.

Наконец она нашла тетрадь в совершенно невероятном, но вполне в духе Виллы месте. В клетке оказалось двойное дно. И там — дневник. Может, для этого Вилла и купила клетку?

Когда Грейс увидела дневник, сердце ее забилось. Сейчас она раскроет эту тайну.

За окном поднялся ветер, он выл, дул и лез в комнату. Грейс включила отопление, опасаясь за цветы в горшках. Она и не предполагала, что может быть так холодно. Порывы ветра надували шторы на окнах.

Грейс оставила только светильник возле кресла, села и погрузилась в чтение.

Через два с половиной часа она закрыла тетрадь и потерла уставшие глаза. В комнате было тепло, ветер стих. Он уже не выл, как волки, как написала в одном месте Вилла. Было много и других выражений: «Все эти темные деревья, этот дождь, стучащий по крыше, сводят меня с ума…»

Так она писала в конце сентября. Редкие всплески веселья попали на страницы, только когда Вилла описывала вечеринку, ради которой покрасила волосы в канареечный цвет. Но что касается действительно серьезных фактов, в дневнике их не было. Может, они закодированы? Предложения начинались так, будто дальше должно идти еще что-то важное, но нет, слова как бы укрывались в тайне.

«Ходили в замок Гипсхолм. Видели портрет Густава IV. Сказала ему, что он похож на него и что всегда буду звать его Густав…»

Ему. Кому это? Грейс чуть не плакала от разочарования. Описание фру Линдстром: «Эта подглядывающая Томасина внизу». И Польсон: «Этот гигант на чердаке с его шнапсом и старым древним томатным напитком…»

Комментарии о работе в посольстве: «Я хотела бы, чтобы Питер не бесился, когда я ошибаюсь. У него совсем нет терпения». И потом: «В этом месте полно волков». Но что за место имелось в виду — неясно.

Были строчки насчет Кейт Синклер и ее детей: «Кейт говорит, что я рассказываю истории, после которых их мучают ночные кошмары. Не могу ли я про что-то другое, а не только про темные леса?..» А потом вот такое место: «Дом с маленьким золотым драконом на дверном молотке. Так не похоже на строгих шведов». И потом неожиданное: «Ненавижу эти унылые кладбища с высокими деревьями».