Я отправился в гостиницу к мисс Ольфорд. По ее словам, мистер Блидфильд ничего не знал о ее ночных бдениях: они с доктором договорились скрывать от старика все, что могло бы открыть всю серьезность его болезни.

— У вас глубокий сон? — спросил я.

Она слабо улыбнулась.

— Я просыпаюсь от малейшего шороха. Дядя Ангус любил иногда ночью вставать и ходить по комнатам. Он очень сердился, когда я просыпалась, разбуженная звуком его шагов: по его мнению, молодежь должна очень крепко спать. Он поговорил с доктором, и тот хотел лечить меня от бессонницы. Даже прописав какой-то порошок. Но я его не пила: я никогда не принимаю лекарств.

В тот же день я побывал у адвоката покойного и узнал, что мисс Агнесса Ольфорд является единственной наследницей.

Мистер Лексивель сообщил мне, что у нее есть беспутный брат, который живет в Лондоне и не ладит с полицией. Мистер Блидфильд лишил его наследства.

— Мне не раз приходило в голову: не этот ли братец шатался около их дома? — добавил доктор.

Разыскать молодого Ольфорда оказалось не так уж трудно. Он заявил, что в час убийства спокойно храпел в собственной кровати. Страдающие бессонницей пожилые соседи подтвердили его алиби.

Этот день был бы одним из интереснейших в моей жизни, если бы не угнетающее воспоминание о совершенной мною глупости. Оно-то и излечило меня от болтливости.

Я отправил двух надежных людей собирать необходимые мне сведения. На это им нужно было несколько часов. Не желая терять время даром, я в девять часов вечера уселся за составление рапорта. Всякую работу, требовавшую большого напряжения мысли, я привык делать дома. Моя квартира находилась на первом этаже. Окна выходили в небольшой двор, калитка которого после шести часов обычно была заперта. Двор окружала стена футов в восемь высотой. Однако неизвестному, посетившему меня в этот вечер, не пришлось перелезать через забор: как я узнал впоследствии, калитку почему-то не заперли.

Было уже довольно темно. Метель превратилась в дождь, так как стало гораздо теплее. Когда я дописывал четвертую страницу рапорта, внезапно послышался звон стекла. Через окно в комнату влетел какой-то предмет и покатился к моим ногам. Это была граната. Я вскочил и опрометью выбежал в другую комнату. Раздался оглушительный взрыв.

Меня спасла капитальная кирпичная стена толщиной в несколько футов.

Я вернулся в разрушенную комнату.

Через две минуты появилась полиция, через четверть часа — пожарные и скорая помощь. Ни жертв, ни пламени, слава Богу, не было. Зато взрыв дал богатую пищу газетам, которые с наслаждением жевали эту тему в течение трех дней.

Мне же граната сказала всего четыре слова: «Ты слишком разговорчив». И они навсегда врезались мне в память. Я отправился в Скотленд-Ярд и заново написал рапорт.

…На следующее утро на Литл-Крифильд-стрит, около дома доктора Лексивеля, произошло столкновение двух такси. Один из пассажиров был ранен. Он попросил, чтобы его вынесли на тротуар и позвали врача.

Услышав шум и полицейские свистки, доктор Лексивель выглянул из окна. Полисмен сообщил ему, что пассажиру срочно нужна медицинская помощь.

— Я сейчас приду, — сказал врач.

Выйдя на улицу, он увидел несколько человек, столпившихся вокруг раненого. Они расступились, чтобы пропустить доктора, затем сомкнулись — и арестовали его.

Мой начальник не сразу согласился на столь театральный способ ареста, но обыск подтвердил справедливость моих опасений. В кармане у доктора нашли браунинг с открытым предохранителем, а в его комнате — целый арсенал. Лексивель участвовал в войне и привез с фронта много всякого оружия.

Нам не пришлось бы разыгрывать эту комедию с такси, если бы я не сболтнул лишнее, когда говорил с доктором в комнате покойного.