|
Правда, пока ему не кололи наркотики, то есть он был не приговорен. Но и бороться они перестали. Конечно, будь он оптимистом, а не пессимистом, он бы верил в возможность чуда. Тем более, что оказался сам его свидетелем. Когда девять месяцев назад он впервые попал на Каширку, в соседней палате лежал бизнесмен, чуть постарше его, абсолютно плохой. Его уже не лечили, он просто лежал, поскольку семье так было удобнее, — отсутствие стонов, запахов. И вообще, какой психологический климат дома, когда за стеной кто-то отходит? Словом, его держали в больнице. А его приятель, которому он когда-то помог, — то ли прикрыл от рэкетиров, то ли выручил деньги СМИ, это так и не выяснилось, — поехал в Индию и привез какое-то лекарство. Травки. Когда два месяца назад Дима в очередной раз лежал на Каширке, бизнесмен заехал его навестить. Рассказал, что уже месяц, как опять плавает в бассейне через день, поправился на шестнадцать килограммов, опять стал работать и уже несколько раз после работы задерживался с секретаршей! Вот уж что Диму сейчас не интересовало, так это «секретарши». Значит, бизнесмен действительно выздоровел, если ему опять нужны эти глупости. Даже если наврал и на самом деле не «задерживался», то, коли он именно таким рассказом решил поднять Димин боевой дух, значит, уж мыслит, по крайней мере, в правильном направлении. Самому же Диме об этом и подумать-то было странно. Всю жизнь хохмил, что умереть хотел бы на бабе. А сейчас, когда смерть была тут, совсем близко, и думать-то о сексе не хотелось. Просто не думалось. Это осталось в другой жизни.
А в другой жизни это было. Ох, было! Как-то, выходя из Останкино, он поскользнулся и сломал ногу. Попал в больницу. Не надолго, дней на пять. Так к нему в ЦКБ приезжали подружки усладить знаменитого телеаналитика! Где они сейчас? Тогда понимали, что он выздоровеет. А сегодня попрощались? Пустышки вы, пустышки! Хотя, может, кто-то из них его и любил. А сейчас просто не знает, как дать о себе знать. Да нет, скорее, обманывали. Или обманывались. Во всяком случае, он никогда не верил, что его кто-то любит, кроме жены. Не хотел верить, потому что это налагало бы дополнительную ответственность. Сексуальную партнершу можно было и бросить, а того, кто тебя любит, — нельзя. Сам он никого из них не любил. Просто не разрешал себе, и все. Только когда умерла его первая жена, он позволил себе всерьез взглянуть на женщин. И тут же женился на своей аспирантке из Института телевидения, с которой и переспал-то до этого всего несколько раз. И не ошибся. Она преклонялась перед ним, обожала и боготворила. Но прошло года три, и он понял, что его дочь и умнее, и сильнее, чем его жена. Она это тоже понимала и ни в чем не перечила Ксюше, признавая ее первостепенность в его жизни. Ксюша же к мачехе не ревновала, прекрасно понимая, что Диме нужна была жена, и это был не худший вариант. Как-то постепенно Люда стала мажордомом: командовала поварихой и работницей, приходившей убирать дом и гладить его рубашки и белье, и не пыталась привлечь к себе внимания больше, чем они с Ксюшей готовы были ей уделять. Она — хорошая. Сейчас, когда было больно, она садилась рядом и гладила его руку. Это максимально допустимый объем жалости, который ему было разрешено получать. И в глазах у нее была боль. И испуг. Она действительно любила его. А вот Ксюша — не понятно. Разумеется, она все организовала — врача, приезжавшего через день на дачу, сиделок, все любимые его кушанья, хотя он уже давно ничего не хотел и почти ничего не ел. Она заходила к нему на пару минут. Ну, может, на десять. Рассказывала свои последние новости. Анекдоты. Словом, как всегда. Как тогда, когда он был здоров. А сейчас он умирал! Люда хотя бы гладила его руку. Иногда — волосы. А Ксюша, казалось, боялась лишний раз к нему прикоснуться. Да, он хотел вырастить ее сильной и жесткой. Но все-таки он нанялся, что к нему она будет мягче. По крайней мере, перед его уходом. |
