|
Он пришёл подавленный и молчаливый (что для него нехарактерно, обыкновенно он выглядит наглым и весёлым) и сказал, что не сможет поехать со мной в марте на Алтай, как было договорено. Когда я спросил его: «Почему?», он сообщил, что не хочет объяснять, что это связано с личной жизнью, с семьёй. Я его довольно сурово отчитал, сказав, что он знает, что я от него не в восторге, считаю высокомерным чистоплюем. Однако он знает местных жителей и русских, и алтайцев, ориентируется в регионе и для нас это потеря. Что таким образом он обманул меня, поскольку ещё в июле я объяснил ему, что хочу переселиться на Алтай, и мне нужны для этого люди. Что он приобрёл нужный нам опыт, а теперь с этим опытом сбегал как курортник. Отдохнул летом в горах и сбежал. Мы холодно распрощались. Теперь я думаю, что у него тогда случился припадок совестливости. Скорее всего, он отказался тогда, нашёл в себе временно силы, от сотрудничества с ФСБ. Увы, его хватило ненадолго.
И, наконец, третий, и очень важный эпизод. 8 февраля 2001 года, на основании данных прослушки, был задержан в аэропорту Шереметьево французский писатель Тьерри Мариньяк. У него были изъяты литературные тексты и моё письмо к французскому гражданину Бобу Денару. Даже если собрать кассеты, на которых записаны мои разговоры только начиная с января 2001 года, то, учитывая, что порой я принимал в квартире по адресу: Калошин пер., д. 6/8, кв. 66 до 10 – 15‑ти посетителей в день, то за три месяца (а на самом деле ведь за 15 месяцев), 40 аудиокассет – это лишь капля в том море, в океане звуков, которые были записаны ФСБ у меня в квартире. (А ФСБ предоставляет для прослушивания по уголовному делу №171 именно 40 аудиокассет). Первая по времени запись, представленная в качестве доказательства в уголовном деле № 171 датирована 26 января 2001 года. Поскольку, опять‑таки, я не чувствовал, что я совершаю противозаконные действия, я отреагировал довольно спокойно, хотя и с досадой, на звонок Тьерри Мариньяка, сообщившего мне уже из аэропорта Орли в Париже о том, что его задержали и отобрали бумаги (литературные тексты) и моё письмо. «Как во времена диссидентов!» – помню, только и сказал я. А что я мог сделать? Жаловаться? Кому… Я переговорил об этом с моим адвокатом Сергеем Беляком. «Ты смотри, осторожнее», – посоветовал он. «Напиши Генеральному Прокурору». Я написал. Осторожнее в чём? Я вёл себя как свободный человек, как я вёл себя до этого 27 лет, с сентября 1974 года, когда покинул Россию. Я не изменился. Это Россия опять изменилась к прежнему. К прежней несвободе. 16 февраля (возможно, что дата верна, а может быть и нет, я не помню), как утверждает следствие, ко мне на Калошин переулок явился Карягин Д.В., приехавший из Саратова. Материалы прослушки аудиокассеты ничего путного не дают. Версия следствия, подтверждаемая (но одновременно не подтверждаемая Карягиным Д.В., он даёт противоречивые, изменяющиеся с каждым допросом, показания) утверждает, что я дал Карягину во время этой встречи задание купить оружие в Саратове (аудиозапись скорее свидетельствует о том, что Карягин уже что‑то привёз мне). Якобы по версии следствия я и Карягин обменивались записями, которые были потом сожжены. Я же утверждаю, что встречался со всеми без исключения региональными лидерами, когда они приезжали в Москву, а мой разговор с Карягиным касался съёма квартиры в Саратове, куда он только что перебрался из г. Балашова. Квартира должна была служить одновременно и штабом партии, поэтому мы хотели оказать Карягину денежную помощь. Партия была заинтересована в возникновении организации в Саратове. Надо сказать, что это незначительное происшествие превратилось в СОБЫТИЕ, уже когда я был арестован. В своё время я его не заметил. Но сейчас на нём настаивают следователи. Ещё одно событие, о котором я не подозревал, случилось 2 марта 2001 г. на ж/д вокзале г. Уфы. Старший лейтенант уголовного розыска милиционер Титлин Р. |
