|
Затем облекся в белую куртку. Прошло еще несколько минут... В половине седьмого подвалы оживали... Наверху все спали, кроме ночного швейцара, который сидел в пустынном холле, ожидая своего сменщика. Из кофеварки раздался свисток. Проспер Донж налил чашку кофе и понес ее наверх по лестнице, похожей на те таинственные лестницы, которые устроены за кулисами театров и приводят в самые неожиданные места. Толкнув узкую дверь, он очутился в холле, около гардеробной; никто бы не заметил этой двери, скрытой большим зеркалом. - Кофе! - возвестил он, поставив чашку на барьер гардероба. - Как дела? - Помаленьку, - буркнул подошедший швейцар. Проспер Донж спустился в подвал. Пришли три его помощницы - "три толстухи", как их называли. Все три - простолюдинки, ширококостные, уродливые; одна совсем старая и злая. Они уже принялись за работу и шумно полоскали в мойке чашки и блюдца. А Проспер Донж, как и каждый день, выстраивал по росту серебряные кофейники - на одну чашку, на две чашки, на три чашки, а за ними шеренгу молочников, шеренгу чайников... В застекленной клетке он заметил растрепанную голову Жана Рамюэля. "Гляди-ка, опять здесь ночевал", - подумал он. За последнее время счетовод Рамюэль раза три-четыре ночевал в отеле, вместо того чтобы добираться к себе домой, - он жил где-то за Монпарнасом. В принципе запрещалось ночевать в отеле. В конце коридора, около двери, которая вела во второй подвал, служивший винным погребом, имелась комната с тремя-четырьмя койками, но они предназначались для персонала, нуждавшегося в отдыхе между горячими часами работы. Проспер Донж в знак приветствия помахал Рамюэлю рукой, тот ответил таким же неопределенным жестом. Затем возвратился с Центрального рынка огромный, величественный шеф-повар, привез целый грузовик провианта. Машина остановилась на улице Понтье, и рабочие принялись ее разгружать. В половине восьмого по меньшей мере тридцать человек суетилось в подвалах "Мажестика"; уже раздавались звонки, спускались, останавливались и поднимались маленькие лифты для подносов с кушаньями, а Рамюэль накалывал на железные стержни, выстроенные на его конторке, белые, голубые и розовые талоны. В этот час вставал на свой пост в холле дневной швейцар в голубой ливрее, а курьер, ведавший почтой, сортировал ее в своей клетушке. Должно быть, на Елисейских полях светило солнце, но в подвалах "Мажестика" чувствовалось только, как проезжают тяжелые автобусы, сотрясая застекленные перегородки. В девять часов с минутами (для точности скажем, в девять часов четыре минуты, как это удалось установить) Проспер Донж вышел из кафетерия и уже через несколько секунд был в раздевалке. - Я забыл в кармане пальто носовой платок, - объяснил он на допросе. Как бы там ни было, он оказался один в комнате с металлическими шкафами. Открывал ли он свой шкаф? Неизвестно - свидетелей не было. Возможно, что он действительно взял носовой платок. Шкафов было не сто, а ровно девяносто два, и все они были пронумерованы. Пять последних шкафов стояли пустыми. Почему Просперу Донжу вздумалось открывать шкаф 89, не имевший хозяина н.поэтому не запертый на ключ? - Машинально... - утверждал он. - Дверца была приотворена... И я, не раздумывая, ее открыл. |
