|
А потом еще одно письмо прислала, что едва не погорела: родился мальчишка, рыжий-рыжий... Понимаешь?.. Я не хотела, чтобы Просперу сказали... Может быть, подействовали два стакана воды, которые она выпила. Она спустила с постели ноги, длинные тощие ноги, вряд ли привлекавшие взгляды мужчин. Когда она поднялась, стало видно, что она высокая и худая, как скелет. Сколько часов приходилось ей вышагивать в темноте по тротуару или сидеть в пивной за столиком, чтобы залучить клиента... Взгляд ее прояснился. Она пристально посмотрела на Мегрэ. - Ты из полиции, а? И лицо ее исказилось от злобы. Однако в голове все еще стоял туман, и она делала усилия, чтобы рассеять его. - - Постой... Что мне Жан говорил?.. Да ты как сюда попал? Кто тебя привел? Жан не велел мне ни с кем разговаривать... Я ему слово дала. Признавайся... Признавайся, ты из полиции? А я... Да какое полиции дело, что Проспер и Мими... И вдруг разразилась истерика, ужасная, неистовая. - Мерзавец!.. Сволочь!.. Воспользовался тем, что я не в себе была. Она отворила дверь, слышнее стал шум, доносившийся с улицы. - Убирайся... Сейчас же убирайся... а не то я тебя... я... Она была смешной и жалкой. Швырнула в Мегрэ кувшин с водой, чуть не угодила ему по ногам, и пока он спускался с лестницы, кричала ему вслед грубые ругательства. В кафе посетителей не было. Еще не настал час. - Ну как? - спросил из-за стойки мсье Жан. Мегрэ надел пальто и котелок, оставил мелочь для официанта. - Узнали вы от нее то, что хотели? На лестнице, которая вела в номера, послышался голос: - Жан!.. Жан!.. Иди сюда. Я тебе кое-что скажу... Дверь в кафе приотворилась, и из нее выглянула жалкая, растрепанная Жижи, без башмаков, в спустившихся чулках. Мегрэ счел за благо удалиться. На Круазет люди, глядя на черное пальто и котелок Мегрэ, вероятно, принимали его за провинциала, впервые приехавшего на Лазурный берег полюбоваться карнавалом. Маски толкали его. Он с трудом вырывался от весельчаков, тянувших его за собой в фарандолу. На песчаном пляже несколько курортников, равнодушных к празднику, принимали солнечные ванны, почти голые, уже загорелые, и смазывали тело оливковым маслом, чтобы загореть еще больше. Вот и отель "Мирамар", выкрашенный в желтый цвет, массивная громада с двумя-тремя сотнями окон, с величественным швейцаром, с целым парком автомобилей и армией рассыльных. Мегрэ думал было зайти туда. Да нет, к чему? Ведь он уже выпытал все, что ему надо было узнать. А пить очень хотелось, хотя он много пил в тот день. Он вошел в бар. - Есть у вас железнодорожное расписание? - На Париж? В двадцать часов сорок минут отходит скорый, вагоны трех классов... Мегрэ выпил еще кружку пива. Надо было ждать несколько часов. Он не знал, куда себя девать. Должно быть, у него осталось отвратительное воспоминание об этих часах, проведенных в Каннах в праздничной атмосфере карнавала. Он старался представить себе то, что было здесь не так давно, и минутами это прошлое становилось для него таким реальным, что он буквально видел перед собой Проспера, его рябое лицо, рыжие волосы, добрые выпуклые глаза; видел, как он выходит из "Мирамара" по черной лестнице и бежит в "Кафе артистов". Три женщины, которые в те времена были на шесть лет моложе, сидели за столиком в этой пивной - завтракали или обедали. |
