— Ты кого-то ударила. Кого мать хочет из тебя воспитать – боксера?

— Карли меня довела.

— Меня в суде каждый день доводят, но я же не бью людей.

— Но я же не ты, — огрызнулась я. – Послушай, если ты мне поможешь, обещаю, что никогда больше к тебе близко не подойду. Честное слово.

Он выглядел таким сердитым, что я почувствовала себя десятилетней девчонкой. Его губы сжались от гнева, но, кажется, он немного смягчился.

— Что она тебе сказала?

— Ничего.

— Отлично. Я должен вытаскивать тебя из этой передряги, а ты бьешь людей просто так, без повода, – прошептал он сердито. — Джозефина, не трать мое время. Ты не из тех, кто решает проблемы кулаками. Что такого она сказала, что ты взбесилась?

— Просто я ее терпеть не могу. Она тщеславная. И распускает волосы, а они вечно задевают мои книги.

— Поэтому ты ее ударила?

— Ну, в общем, да

— Девушка задела волосами твои книги, и ты сломала ей нос.

— Лично я думаю, что нет там никакого перелома.

— Доктор Хаус, оставьте ваше медицинское заключение при себе. Я просто хочу знать, что она сказала.

— Ну ладно! — раздраженно воскликнула я. — Она наговорила мне гадостей, и я психанула.

— Ну и что она сказала? Что ты уродина? Или что от тебя воняет?

Я испуганно взглянула на него:

— Я не уродина. И от меня не воняет.

Он вздохнул и снял очки, потом подвинул стул поближе ко мне.

— Я просто хочу знать причину.

Я его никогда так близко не видела. Лицо Андретти оживилось, и я вновь видела ямочки у него на щеках. Я смотрела на его гладко выбритые щеки. Ощущала его запах. Никогда прежде я не чувствовала запаха своего отца, только мамин. Мама любила духи с мускусным ароматом. Впервые я осознала, что у моего отца тоже есть свой запах.

— Да какая разница.

— Этот паразит за дверью хочет, чтобы ты оплатила пластическую операцию его дочери. С таким носиком она станет знаменитой фотомоделью, а ты всю жизнь проработаешь в какой-то забегаловке, потому что тебя выкинут из школы и ты не получишь диплома. А теперь скажи мне, что она тебе наговорила.

— А что плохого в забегаловках? – спросила я, вспомнив свою работу в «Макдоналдсе».

— Джозефина, ты выводишь меня из себя. Ты вызвала меня с работы, а теперь даже не хочешь объяснить, почему.

— Ну тогда уходи, — заявила я, когда он встал и начал ходить взад-вперед по комнате. — Я сама смогу защитить себя в суде.

— Боже, — прорычал он, взъерошив волосы, — ну и денек выдался.

— Так уходи! — завопила я.

— Ладно, пусть он победит. Такие паразиты всегда побеждают. — Андретти шагнул к двери. — Вот только не думай, что сможешь защитить себя в суде. Если ты сейчас не можешь честно ответить на мой вопрос, то там тоже не сможешь.

— Она назвала меня понаехавшей чуркой и еще много всего наговорила, — наконец созналась я. – Меня так давно не называли. Обидно. Я себя ничтожеством почувствовала.

— Но ты же понаехавшая. Что в этом такого?

— Я итальянка. Я европейка. Когда другие итальянцы меня так называют, это всего лишь шутка. Но вот когда так говорит австралиец — это уже оскорбление, ну, разве что друг тебя так назвал. Я себя чувствую ничтожеством, когда такое слышу. А еще это напоминает мне, что я живу в мире, полном ограниченных людей. Я от этого бешусь.

— Ты ее чем-то спровоцировала?

— Да, я обозвала ее грязной расисткой, после того как она всяких гадостей наговорила.

— А она расистка?

— Еще какая.

Андретти вздохнул и поднялся.