Дверцы экипажа открылись, и Марину захлестнул порыв холодного воздуха.

Саймон выскочил из коляски и помог спуститься Марине.

Толпа у входа в театр была крайне возбужденной. Все громко и оживленно разговаривали.

Впервые за целую вечность Марина почувствовала себя живой. Атмосфера в фойе была праздничной.

Едва Соланжи вошли, как к ним стали подходить и здороваться люди. Марину представили по меньшей мере дюжине театралов, пока они добирались до своих мест.

— У нас есть ложа, которой месье Бушерон дю Бэрри разрешает пользоваться, когда не приходит сам, — объяснила Моника. — Мама всегда забывает лорнет, и нам приходится рассказывать ей, что происходит на сцене, — продолжала она.

— Вы, конечно, сядете рядом со мной? — попросил Саймон, открывая Марине двери в ложу.

Девушка улыбнулась ему, чувствуя, как часто забилось ее сердце.

— Вам знакома эта пьеса? — поинтересовался Саймон, глядя на Марину так, как если бы она была единственной девушкой во всем мире. — Она называется «Тартюф».

— Я знаю об этом произведении, но не читала его и не видела на сцене, — ответила Марина, едва дыша.

Пока Саймон объяснял сюжет, Марина не могла отвести от него глаз. Смуглое лицо, выгодно оттенявшее голубые глаза, полные губы такой же формы, как у Моники, и выглядевшие поэтому немного странно на мужском лице, — девушка не пропустила ни одной детали.

Наконец свет погас и пьеса началась; Марина ощущала, как Саймон постепенно склоняется к ней.

К антракту она не смогла бы рассказать ни строчки сюжета, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

— Какое у тебя сложилось мнение? — спросила Моника, пока мадам Соланж возилась с лорнетом.

— Очень остроумная пьеса, но должна признать, что я не слишком хорошо понимала, о чем говорят актеры.

— Однако у тебя есть представление, что происходит?

— Саймон любезно объяснил мне.

Марина оглянулась, но Саймона уже не было в ложе.

— Где же мой брат? Отправился по каким-то таинственным делам.

Моника улыбнулась про себя, а Марина постаралась не показаться чрезмерно любопытной. Меньше всего ей хотелось, чтобы наблюдательная Моника обнаружила, что она интересуется Саймоном!

Саймон вернулся, только когда вновь стали гаснуть огни.

— Ouetais-vous? — нетерпеливо шепнула брату Моника.

Саймон ответил быстро и по-французски, так что Марина ничего не поняла. Казалось, он как-то изменился: стал более сдержанным и не сел близко к ней, как было в первой половине представления.

Однако в продолжение пьесы его настроение улучшилось.

— Вы следите за сюжетом? — шепнул он на ухо Марине.

Его губы были так близко, что почти касались мочки ее уха. Девушка почувствовала, как по ее телу вновь пробежала дрожь, когда теплое дыхание Саймона потревожило ее волосы.

— Я… думаю, да.

— C'est bon, — ответил он, по-прежнему не отдаляя губ от уха девушки.

«Ах, если бы он только не сидел так близко, — в панике подумала Марина. — Мне от этого, право же, не по себе».

Марина почувствовала почти облегчение, когда спектакль закончился и в зале зажегся свет. Девушка провела ладонью по щеке и обнаружила, что та пылает. Внезапно ее бросило в пот, и Марина испугалась, что упадет в обморок.

Должно быть, она качнулась в кресле, потому что мадам Соланж вдруг подошла к ней.

— Вам нехорошо, та chérie? Смотрите, вы же вся горите.

— Думаю, мне нужно на свежий воздух, — пробормотала Марина, надеясь, что Саймон не возьмет ее снова за руку.