В столовой остались только Бен с Джиной; оба чувствовали себя как после землетрясения.

– Он всегда такой? – тихо спросила девушка. Бен покачал головой и встал. Джина видела, как отец ошеломлен и подавлен, ей стало жаль его.

– Не знаю, что взбрело ему в голову! Конечно, у него всегда был гнусный характер, он всегда поступал как хотел, не обращая внимания на других. Но знаешь, жизнь у него была не самая веселая – если вспомнить, как погибла первая жена, и потом…

Даже теперь Бену было трудно говорить об этом, а уж об Алексе и подавно.

Его прошиб холодный пот. Боже милостивый, а если бы Алекс был здесь! Нет, об этом лучше не думать. Бен поспешно отогнал от себя опасные воспоминания.

Дочь спрашивала о Филиппе. Сейчас следовало думать только о нем!

– Да, он всегда был тяжелым человеком, мерзавцем и сумасбродом. Но раньше в его сумасбродстве была своя логика! – Он отодвинул стул. – Пойдем отсюда.

Прохладный коридор вывел их на тенистую веранду. Под ярким солнцем деревья отбрасывали на землю резкие тени, в небе щебетали красно-белые розеллы.

Бен положил руки на перила.

– Правда, красиво? – просто спросил он.

Джина повернулась к отцу и будто заново увидела его глубоко посаженные, спокойные глаза. Он ничем не выдал своих чувств, но ведь он здесь родился. У нее сжалось сердце.

– Пап, скажи – нужно продавать?

Бен вздохнул.

– Кёнигсхаус обязательно продадут. Если не мы, то наши преемники.

– Дела настолько плохи? Он кивнул.

– Уже многие годы ферма сосет из компании соки. В восьмидесятые годы мы превысили все допустимые кредиты. А начиная с восемьдесят седьмого года еле успеваем отбиваться от кредиторов. Филипп хорошо об этом знает. В минуты просветления он все понимает. А сердце никак не хочет расстаться с Королевством.

Следующий вопрос напрашивался сам собой.

– А что будет делать Джон?

– После того, как наступит крах, ты это хочешь сказать? Если у него есть хоть капля здравого смысла – прихватит, что осталось, и убежит. Наверно, попытается купить себе ферму, пусть самую маленькую. Он ведь только и умеет, что пасти скот.

Аборигены готовились к последнему перегону скота, их спокойные, неторопливые движения резко отличались от бешеной активности управляющего фермой, молодого австралийца – ровесника Джона. Если случится самое худшее, подумала Джина, Генри уйдет с Джоном, куда бы ни занесла их судьба. Они вместе учились в школе. Он прочно связал свою судьбу с Кёнигами.

Джон…

«Не думай о нем, – сказала она себе. – Кёнигов, этих сильных мира сего, девушки-аборигенки не интересуют, а если и интересуют, то с одной вполне определенной целью. Выброси его из головы, иначе дело кончится слезами – твоими слезами. Подумай о ком-нибудь другом».

– А что станет с людьми? С мамиными соплеменниками?

Слова дочери привели Бена в замешательство.

– Ммм… тому, кто купит ферму, понадобятся пастухи, наемные работники, прислуга. О них можешь не беспокоиться. – Он замолчал, отвел глаза в сторону. – Послушай, я думал, ты больше не вспоминаешь маму. Она умерла, а у тебя вся жизнь впереди. Ты уже давно живешь в городе, стала настоящей горожанкой. А когда закончишь колледж, перед тобой откроется весь мир. Ты сможешь преподавать свои танцы в любой стране.

«Там, где тебя не будут чураться, потому что ты кури, вот что хотел он сказать, подумала Джина.