Господи, что он делает, зачем все время упоминает о «черномазых»? – с ужасом подумал Джон. Что на него нашло? Стараясь не смотреть на Джину, он еле сдерживался, чтобы не вмешаться. Она не поблагодарит его, если он не даст ей самой постоять за себя!

Бен судорожно вцепился в перила, от напряжения у него вздулись вены на руках, как у боксера перед схваткой. Отец, мысленно вскричал Джон, ты ведь говоришь о его дочери, о его жене, ради Бога, прекрати!

Джина чувствовала, что самообладание начинает изменять ей.

– В сиднейском Театре танца, где я сейчас работаю, есть и чернокожие танцоры.

– Уж если ты говоришь о чернокожих…

Она знала, что Филипп насмехается над ней, но ничего не могла с собой поделать.

– Кури. Аборигены. Выходцы с Островов, всех цветов. А некоторые – эскимо, как я!

Филипп от всей души расхохотался, лошадь под ним испуганно шарахнулась.

– Эскимо?

Джипу уже трясло от гнева.

– Да. Темные снаружи, белые внутри. Рожденные черными, воспитанные белыми.

Филипп чуть не подавился от смеха.

– Берете все лучшее и с той, и с другой стороны?

«Не обращай на него внимания», – сказала себе Джина и обернулась к Джону:

– Думаю, я проведу день с соплеменниками моей мамы. Может быть, они меня чему-нибудь научат, а может быть – я их, кто знает?

Филипп безжалостно дернул за узду, разворачивая взмыленного жеребца.

– А потом снова в Сидней? Такая хорошенькая девушка явно не захочет похоронить себя в нашей глуши.

Она знала, Джон ждет ее ответа.

– Но ведь вы захотели. И Джон тоже.

Филипп махнул рукой.

– Мы мужчины, скотоводы. Нам и быть со скотом. А ты танцовщица, перед тобой весь мир. Ты могла бы работать в Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке. Я слышал, в Нью-Йорке много черных танцоров.

Джина глубоко вздохнула:

– Конечно.

Филипп успокоил жеребца, посмотрел ей в глаза.

– Если все дело в деньгах, мы с радостью поможем, не правда ли, Бен? Выделим стипендию, чтобы ты могла учиться, где захочешь.

Лишь бы подальше отсюда, от вашего сына. А то вдруг он заинтересуется девушкой из поселка черномазых…

Какая подлость, подумала она и уже вслух продолжила свою мысль:

– Мистер Кёниг, вы хотите сказать, что заплатите, лишь бы я уехала?

Филипп картинно всплеснул руками.

– Милая! С таким воображением тебе нужно быть писательницей, а не балериной! Каждому свое. Скотоводам место на ферме, а балеринам – в театре. Скажи, ты тут обнаружила театр? Подумай о Париже, о Нью-Йорке. Говорят, в Нью-Йорке весело!

И Филипп с гиканьем умчался прочь.

Бен задумчиво смотрел ему вслед, сгорбившись, будто став меньше ростом.

Джон дотронулся до руки девушки и почувствовал, как напряжены ее нервы.

– Пожалуйста, не обращай внимания. – Джон пытался делать вид, что ничего не произошло, но это ему не очень-то удавалось. – Отец – прирожденный лидер, он любит помогать людям, руководить ими.

– Мной он руководить не будет!

Джина резко развернулась и чуть не бегом направилась в свою комнату. Она боялась, что разрыдается на глазах у мужчин. «Если в ближайшее время его никто не убьет, – всхлипнула она, – значит, нет на земле справедливости!»

7

Без толку.

Все без толку.

Роза сидела за кухонным столом. Остатки завтрака были убраны, кухня вымыта до блеска, противная Элли отправлена до завтра домой. Роза снова приложилась к бутылке и попробовала еще раз.