Мысли вошли в привычную колею. Если бы он смотрел за ним внимательнее. Если бы он не отвернулся. Если бы он ни на шаг не отпускал его от себя.

Отец не простил ему этого греха. Но совесть терзала его сильнее.

Мальчишка ждал ответа, с надеждой глядя на него снизу вверх, и Дункан, дивясь самому себе, почувствовал в сердце перемену. Сегодня он спас Джона от побоев и, хоть и не имел представления, получится ли воспитать из него студента, был готов помочь ему еще раз. В конце концов, нельзя, чтобы он попал в университет совершенно не подготовленным к риторике.

Такую размазню там съедят на завтрак.

— Мне надо подумать.

— Но ты же сам предложил помощь! — Парнишка едва не расплакался. Да… Если он не пообтесается — не протянуть ему в университете и года. — Если ты не возьмешь меня, я пропал.

Все сочувствие, которое испытывал к нему Дункан, как ветром сдуло.

— Пропал? Но ведь ты все еще дышишь? — Сколько раз отец задавал ему этот самый вопрос?

Джон дернулся и кивнул, закусив дрожащую губу.

И он повторил то, что говорил отец всякий раз, когда он отвечал «да»:

— Запомни, покуда в тебе теплится жизнь, всегда есть какой-нибудь выход.

Шмыгнув носом, мальчик стиснул зубы.

— Скажи, что мне делать. Я готов на все.

Его глаза, горящие вызовом и мольбой, не отпускали Дункана, и, утонув в небесно-голубом взгляде, он испытал странное ощущение. Как будто смотрел в отражение в зеркале — обманчиво реальное, но на самом деле перевернутое.

Он повел плечами, сбрасывая наваждение.

— Ладно. Так и быть. Я помогу тебе подтянуть латынь и подготовлю тебя к университету. — Он смутно подозревал, что еще не раз пожалеет о своем решении, но в самом-то деле, не бросать же этого беспомощного бедолагу на улице. — Но учти, мы содержим себя сами. У тебя есть деньги, чтобы платить за кров и еду?

— Всего несколько фартингов.

Дункан вздохнул. Так он и думал. И на кой ляд он навязал себе этого нищего сироту… С такими ничтожными знаниями Маленькому Джону прямая дорога не в колледж, а на школьную скамью вместе с новичками.

— Тебе придется отработать простой.

— Я все отработаю, честное слово! — Мальчик просиял и тут же опять свел брови на переносице. — А что будет, когда я подтяну латынь?

Вот ведь неугомонный. Будто бы ждет к себе особого отношения, более личного, нежели то, которое был готов предложить ему Дункан.

— Когда я с тобой закончу, тебя с радостью примут в любом колледже. Сможешь выбрать любого преподавателя, какого только захочешь.

— Ты настолько хорошо знаешь латынь?

Нахальный щенок. Его безрассудная — хотя и оскорбительная — прямота вызвала у Дункана невольное восхищение.

— Представь себе. Это особо отмечено в моем дипломе.

— Видимо, пришлось выучить, потому что никому не под силу разобрать твой английский.

Мальчик озорно улыбнулся, и Дункан легонько отвесил ему подзатыльник за дерзость.

— Следи за своей латынью, а не за моим английским, Маленький Джон. Если не будешь отлынивать, обещаю, скоро ты заговоришь на латыни так, что сможешь читать лекции этим южанам.

— Они тебе не очень-то нравятся, да?

Джон как-то странно взглянул на него из-под ресниц, по-девичьи густых и длинных. Что за дела. До сих пор он ни разу не обращал внимания на мужские ресницы.

— Иногда я их ненавижу. Да и они меня не слишком жалуют.

— И меня ненавидишь?

Мальчишка вызывал у него противоречивые чувства, но только не ненависть.