Булатов встретил его странным, как показалось Головину, взглядом. Узнаёт и не узнаёт. Рад и не рад видеть. Вроде бы мирно улыбается, великодушно милостив, но держит камень за пазухой…

— Сядем, как говорится, рядком да потолкуем ладком. Час назад звонил заместитель министра Дородных. Сватает тебя главным сталеплавильщиком на сибирский гигант. В недалекой перспективе должность главного инженера. Вот, брат, какая важная новость. Ну, чего же ты молчишь? Рад или не рад?

Головин пожал плечами. И на его суровом, несмотря на молодость, лице выступили красные пятна. Смущался и злился на себя за эту мальчишескую слабость — неумение скрыть внутреннее волнение.

— Не знаю, Андрей Андреевич, что и как сказать, — пробормотал он. — Рад, но и недоумеваю.

— Чего же тут недоумевать? На повышение идешь.

— Но я ведь отказался. Мне тоже звонили. Вчера ночью. На квартиру. Я решительно сказал, что никуда отсюда не уйду. Мое постоянное место здесь. Я полагал, что говорил убедительно.

— Так. Ясно. Значит, тебе раньше звонили? Я об этом не знал. — Булатов, глядя поверх очков, какое-то время молча, пристально разглядывал Головина. — Значит, говоришь, твое постоянное рабочее место здесь, на нашем комбинате? Это ты, брат, переборщил. Коммунист должен работать там, где может принести наибольшую пользу народу.

— Именно это я и делаю.

— Сам о себе не имеешь права судить. Партии виднее, чего каждый из нас в отдельности стоит. И только партия решает нашу судьбу.

— Я на партию надеюсь, Андрей Андреевич, но и сам стараюсь не плошать. Моя позиция нисколько не противоречит уставу.

— Я не о букве устава говорю, а о его духе.

— Я тоже.

— Не вижу. Не слышу. Не чувствую.

— И это естественно. Вы же не вся партия…

— И не думал я выступать от имени всей партии. Сам по себе разговариваю с тобой.

— Извините в таком случае. Мне показалось…

Ласковое выражение на лице Булатова сменилось настороженным.

— В последнее время, дорогой товарищ, тебе часто кажется, что на комбинате не все в порядке. Везде плохо, кроме как в первом мартене…

— Что вы, Андрей Андреевич, я так не считаю! В нашем цехе немало неполадок. Сегодня, например, произошла авария. По нашей вине. — Головин вдруг спохватился, взглянул на директора и сказал: — Ваши последние слова не имеют никакого отношения к звонку заместителя министра. Как я догадываюсь, вы позвали меня вовсе не для того, чтобы спросить, согласен я или не согласен стать главным сталеплавильщиком на сибирском гиганте, а для чего-то другого.

— Ну что ж, раз ты такой догадливый, темнить не стану и выложу все карты на стол.

Булатов встал, прошелся по кабинету. Собирался с мыслями. Обкатывал, шлифовал слова, фразы. Остановился, сказал:

— Эх, Костя, Костя!.. Умный ты мужик, талантливый инженер, а ведешь себя как последний охламон с Центрального поселка. Большое будущее у тебя под носом, а ты его не видишь.

— Не понял.

— Договориться нам надо.

— О чем?

— Воевать будем или…

— Война — это всегда плохо. Но и мир не всегда хорош…

— Язык у тебя длинный и острый. Не только противников режет и колет, но и друзей, желающих тебе добра.

— Себя вы, как я понимаю, причисляете к моим друзьям?

— А ты уже меня к ним не причисляешь? Быстро забыл, кто выдвинул тебя, рядового инженера, недавнего выпускника, на должность начальника цеха!

— Нет, я помню, что это сделали вы.