Шли и ехали. Со смехом, шутками, обгоняя друг друга. Мужчины и женщины. Девушки и парни. Вереницы трамваев со звоном и грохотом, скрежеща на поворотах, высекая зеленые искры, мчались к проходным комбината. Туда же спешили и колонны автобусов. Оба главных перехода, переброшенных через водохранилище, южный и центральный, длиной с добрых два километра каждый, забиты до отказа. Машины и люди идут только в одну сторону — на северный берег, на котором привольно, глазом не окинешь, раскинулся комбинат. Ни одного человека, ни одной машины навстречу, с того берега на этот, с севера на юг. Все стремятся туда, к неугасимому заводскому огню…
Егор Иванович смотрел на все это покрасневшими от бессонницы глазами, долго молчал и вдруг заговорил:
— Еще вчера и Булатов шагал здесь, а сегодня… Эх!..
Мне надо было как-то откликнуться на слова моего друга. Но я не знал, что сказать. Помолчал и сказал о другом:
— Всегда хорош наш город. В любое время дня и ночи. Но на рассвете он прекрасен!
— И все! Больше у тебя нет никаких мыслей?
— А разве этого мало? Только глаза продрал — и уже радуешься жизни, бежишь ей навстречу, руки чешутся что-то хорошее сделать для нее!
— Гм… Похоже, ты собираешься жить вечно.
— Угадал — собираюсь!..
Егор Иванович строго молчал, вглядываясь в меня. Потом блеснул своей божественной улыбкой, толкнул меня в бок, засмеялся:
— Вот мы с тобой и приехали на закудыкину гору, откуда все видно как на ладони!
Смеюсь и я.
Доменщики и сталевары, идущие на работу, с удивлением смотрят на седоголовых мужиков и гадают: где, когда и чем успели они себя взбодрить в столь ранний час?..
Случилось так, что я сразу же увидел, как он появился невдалеке от гостиницы. Чем-то он сразу меня заинтересовал. В его облике не было ничего примечательного. Приземистый. Шагал неторопливо, чуть припадая на правую ногу. Неопределенное пятно лица.
Покамест он спускался по бетонной дорожке от ворот к гостинице, я пристально и очень неприязненно, как врага, рассматривал незнакомца. Никаких оснований для этого не было, и тем не менее… Интуиция? Телепатия? Мнительность? Душевная неурядица?
Когда он подошел совсем близко, я увидел его лицо, так сказать, крупным планом: на нем лежала тончайшая, паутинная, радиальная сетка морщин — будто паук выткал. Такие физиономии запоминаются раз и навсегда. Что за человек? Зачем я ему понадобился? Тревога, совершенно необъяснимая, росла. Я был уверен, что пришел он по мою душу.
Открыл дверь раньше, чем он позвонил.
— Вы, как я понимаю, ко мне?
С хмурым презрением он оглянул меня, и на его запавших бескровных губах появилась и сейчас же исчезла усмешка.
— Плохо вы себя понимаете. Лично вами не интересуюсь.
— Кто же вам нужен?
— Дмитрий Степанович Воронков. Мне сказали, он здесь, в гостинице.
— Был. Полчаса назад уехал.
— А куда?
— В управление комбината.
— Там сказали, что его не будет весь день. Ищи, значит, ветра в поле. Что ж, поищу. Такая моя доля.
И он пошел к воротам, сильнее, чем прежде, припадая на правую ногу.
Странная встреча. Не знаю, кто он, откуда, но уверен, что я с ним чем-то давно связан, что мне еще суждено встретиться с ним при каких-то чрезвычайных обстоятельствах.
Время утратило для меня свое истинное значение: прошлое переплелось с настоящим, недели превратились в месяцы, дни — в недели. То, о чем я рассказал, мне кажется, происходило в течение очень длительного периода. На самом же деле, я точно знаю, прибыл сюда всего каких-нибудь десять — двенадцать дней назад. |