– Все три взвода стрелковой роты одновремонно продвигаются вперед и занимают новый рубеж…

В случае успешного выполнения курсовой, он говорил:

– Вам четворка.

Его глухоту безбожно использовали наши отчаянные остряки. Во время лекции кто нибудь из них поднимал руку.

– У вас вопрос?

– Да! (громко, а дальше уже тише) Скажи ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?

При этом он протягивал руку к схеме, на которой полковник показывал расположение минного поля. Внешне выглядело так, как будто студент действительно заинтересовался этой схемой.

– Подойтите поближе и говорите громче и творже. А вы чего улыбаетесь? Здесь ничего смешного нет. Ситуация очень опасная и сложная. Берите пример с Соболева, – говорил он указывая на остряка. Вот курсант серьезно относится к излагаемому материалу. И перестаньте все писать.

– Так мы же ведем конспект.

– Никаких конспектов. Первое – материал секретный. Второе – вам всем будут выданы необходимые пособия. Вы видели когда нибудь офицера на фронте под минометным огнем с конспектом в руках?

Наши бравые полковники сопровождали нас в лагеря. В лагерях, где собрались группы от всех институтов, наша рота была привелигированной. Офицеры ждали нас – архитекторов, их простые солдатские души стремились к прекрасному. Они хотели заставить нас рисовать, рисовать и еще раз рисовать весь солдатский десятичасовый рабочий день – рисовать картины и плакаты, писать лозунги, оформлять офицерские планшеты и книжки, рисовать карты, украшать клуб и т. д. Конечно, было намного приятнее сидеть в тенечке у офицерской палатки с кисточкой в руках, чем ползать по пластунски по земле на солнцепеке. В первый же день, когда нас построили, наш бравый ротный – капитан Саенко скомандовал:

– Архитекторы! Три шага вперед. Так. Пятнадцать человек. Диктуйте ваши фамилии… Станьте в строй. Рота! Равняйсь! Смирно!

– Товарищ капитан, – прокричал кто то. – А какие претензии к архитекторам? За что нас?

– Разговорчики в строю! Как обращаетесь?

Первый день был бурным. Получение обмундирования, обучение заворачиванию портянок, разбивка на отделения и устройство в палатках. Численности отделений не соответствовали количеству наших ребят на курсах. Слава Б гу наша пятерка приятелей – Женя, Виктор, Толик, Володя и я оказались в одном отделении и в одной палатке.

Только на следующий день мы узнали, что наша профессия является преимуществом, а не недостатком. Однако на самоокапывание начальник сборов Агабабян заставил пригнать всех. Жара была приличная – 30 градусов в тени. Копали без особого энтузиазма, благо грунт был песчаный. Мучались без воды и мечтали о ней. В первый день с трудом добрались до лагеря и набросились на воду. О еде и думать не могли. На второй день немного пообвыкли и после трудов праведных набросились на борщ. Этот борщ и послужил причиной инцидента с курсантом физкультурного института, подробно описанного в «Лысом 1». Окончательная разборка и наказания за такие глобальные инциденты проводились на утреннем разводе. Все курсанты поротно (т. е по институтам) выстраивались на специально расчищенном плацу в каре, и полковник Агабабян зычным голосом (а глотка у него была луженая) произносил краткую речь, посвященную какому нибудь событию предыдущего дня, если таковое произошло. Здесь же он и произнес свою знаменитую сентенцию:

– Необразованные темные китайцы едят четыреста блюд из червяков, а в нашем полку нашелся солдат, который не смог сьесть одного червяка и начал бунтовать. Позор!

После зачитывания приказа о наказании раздавалась команда:

– Полк! Слушай мою команду! Равняйсь! Смирно! Слева поротно в дистанции одного линейного первая рота прямо, остальные направо и т. д.