Учитель, чтобы дать время улечься бродяжническому духу в своей маленькой пастве, заставлял обыкновенно учеников рассказывать какие-нибудь интересные эпизоды из путешествия в школу; или же, если ему не удавалось победить их неохоту говорить о том, что их втайне интересовало, то сам рассказывал о чем-нибудь, что случилось с ним в тот промежуток времени, когда они не виделись. Он делал это частию для того, чтобы дать им освоиться с более формальной атмосферой школы, частию же, — боюсь — потому, что, не смотря на его добросовестную серьезность, это чрезвычайно занимало его. Это также отвлекало обычное, беззастенчивое, неотступное внимание, с каким ученики каждое утро разглядывали круглыми, любопытными глазками его собственную персону, не упуская из виду ни малейшей подробности в его туалете и наружности, так что малейшее уклонение или перемена в том и другом вызывали немедленно комментарии, сообщаемые на ухо, или же окаменелое удивление. Он знал, что они видят его насквозь, и боялся проницательности этих маленьких ясновидцев.

— Ну? — произнес учитель важно.

За этим обыкновенно наступала минута смущенного колебания, готового перейти в нервный смех или лицемерное внимание. В продолжении целых шести месяцев этот вопрос учителя неизменно принимался каждое утро за скрытую шутку, которая может привести к зловещему сообщению или скрывать какой-нибудь вопрос из страшных книжек, лежавших перед учителем.

И однако самый элемент опасности имел свое обаяние.

Джонни Фильджи, маленький мальчик, сильно покраснел и, не вставая с места, торопливо и тоненьким голоском залепетал:

— Тигра принесла… — и вдруг перешел в неясный шепот.

— Говори, Джонни, — поощрял учитель.

— Извините, сэр, он ничего такого не видел… это совсем не настоящая новость, — сказал Руперт Фильджи, старший брат, вставая с видом главы семейства и поглядев, сердито нахмуря брови, на Джонни, — это одна глупость с его стороны; его надо бы за уши отодрать.

И увидя себя неожиданно на ногах, он тоже покраснел и торопливо прибавил:

— Джимми Снейдер… вот он, так, видел — нечто, спросите его.

И уселся, чувствуя себя настоящим героем.

Глаза всех, включая и учителя, уставились на Джимми Снейдера. Но этот юный наблюдатель немедленно спрятал голову и плечи в пюпитр и оставался там, захлебываясь точно под водой. Двое или трое из ближайших соседей старались соединенными силами вытащить его снова на свет Божий. Учитель терпеливо ждал. Джонни Фильджи воспользовался диверсией и снова запищал тоненьким голоском:

— Тигра принесла шесть… — и опять спасовал.

— Ну, Джимми, — произнес учитель с оттенком повелительности в голосе. Тут уже Джимми Снейдер поневоле вылез из пюпитра и, весь раскрасневшись, начал рассказывать с необыкновенным пафосом: — Видел черного медведя; он вышел из Девисова лесу. Да прямо на меня и пошел! Большой! большой!.. с лошадь!.. и сопит, и фыркает!.. и все на меня, так прямехонько и прет! Думал, что сцапает меня! Не сцапал! Я кинул в него большущим камнем, право, кинул (в ответ на восклицания и насмешливые комментарии), и он удрал! Если бы он подошел ближе, я бы хватил его аспидной доской, право слово, хватил бы!

Тут учитель нашел нужным вмешаться и заметить, серьезным тоном, что обычай бить аспидной доской медведей величиной с лошадь одинаково опасен для доски (которая составляет собственность округа Туоломни) и для того, кто бьет, а глаголы: «сцапать», «удрать» и «хватить» очень вульгарны и не употребляются джентльменами.