— Васъ ждалъ.

— Напрасно. А я подзакусилъ по дорогѣ у одного приятеля. Ребятишки у него хвораютъ, такъ заѣзжалъ. Ну, да я поѣмъ и съ вами чего-нибудь за компанию. Пойдемте. А что вы не вѣрите въ возможность вашего исцѣления, мнѣ даже обидно. Вѣдь вы дали слово, что будете вѣрить въ искусство и знание безвѣстнаго земскаго врача Нектария Кладбищенскаго.

Они перешли въ столовую, освѣщенную уже большой лампой, свѣсившейся съ потолка и двумя канделябрами въ нѣсколько свѣчей. Между канделябрами стояли два горшка съ миртами. Столъ былъ сервированъ отлично. Много хрусталя, серебро. Стоялъ квасъ въ серебряной кружкѣ.

— Фу, какой у васъ парадъ сегодня! Огней-то сколько! — воскликнулъ докторъ.

— Гораздо лучше себя чувствую при яркомъ освѣщении, — отвѣчалъ Сухумовъ. — Мнѣ какъ-то становится жутко въ темнотѣ. Вы знаете, докторъ, я даже началъ спать при зажженной лампѣ. Всю ночь лампа горитъ.

— Симптомъ разстройства нервовъ… Расшатаны они у васъ, сильно расшатаны. Ну, да деревня и воздухъ поправятъ ихъ. Главное, воздухъ… Воздухъ и ѣда… Но влечение къ послѣдней — результатъ воздуха. Какъ можно больше будьте на воздухѣ. На ночь провѣтривайте комнату. А весной я вамъ посовѣтую спать даже при открытой форткѣ. Теплѣе укрыться и спать, — говорилъ докторъ, усаживаясь за столъ.

— Ну, весна еще далеко! Да и доживу-ль еще до нея! — перебилъ его Сухумовъ.

— Всѣ подъ Богомъ ходимъ. Но болѣзнь ваша хоть и упорная, но поправимая, вѣрьте мнѣ. Къ веснѣ я васъ надѣюсь увидѣть поправившимся.

— Я вѣрю вамъ, докторъ. Но неужели я долженъ остаться здѣсь до весны?..

— А то какъ-же? Уѣдете — опять захирѣете въ Петербургѣ. Деревня, деревня… И даже лѣто должны остаться въ деревнѣ, чтобъ запастись силами. Одно, что будетъ тормазить ваше выздоровление — это одиночество. Живи вы въ семьѣ, гдѣ вамъ мѣшали-бы подолгу быть одному и сосредоточиваться въ самомъ себѣ, поправка здоровья шла куда-бы быстрѣе. Вотъ вы теперь познакомились съ здѣшнимъ священникомъ… Ходите къ нему. Милости просимъ ко мнѣ. Я хоть часто въ разъѣздахъ, но моя баба всегда дома. Ну, съ учителемъ познакомьтесь. Помѣщики здѣсь есть… — совѣтовалъ докторъ. — Знакомьтесь, знакомьтесь, бывайте у нихъ, къ себѣ зовите.

— Дѣйствительно, это надо начать дѣлать, если придется остаться на всю зиму, — произнесъ въ раздумьѣ Сухумовъ. — Но вотъ хворь-то моя… Къ тому-же она осложнилась этими… какъ ихъ назвать? видѣниями, что ли?

— Хворь пройдетъ, а не будете одиночествовать и видѣния ваши исчезнутъ. Это все продуктъ одиночества. Мой совѣтъ: хоть и трудновато — все-таки знакомьтесь и ѣздите по гостямъ. А главное — не унывайте, бодритесь.

Сухумовъ положилъ ложку въ недоѣденную тарелку супа и грустно продолжалъ:

— Да вѣдь приходятъ такия мысли, что ужъ столько лѣчился, лѣчился у врачей, разныхъ оттѣнковъ…

— Лѣчились, да, но не деревней, ѣдой и покоемъ. А что для васъ деревня сдѣлаетъ — вы увидите. Какие разслабленные здѣшние крестьяне, занимающиеся отхожимъ промысломъ, приѣзжаютъ сюда послѣ ломки на фабрикахъ и заводахъ. Приѣзжаютъ умирать. Такъ и говорятъ, что лѣчились, лѣчились по больницамъ въ Петербургѣ или Москвѣ и приѣхали умирать на родину. Приѣдетъ — и здѣсь ужъ не лѣчится, и къ доктору не ходитъ, а только на печи лежитъ и охаетъ. А проживетъ здѣсь мѣсяцъ, другой — смотришь — и отлежался.

— Я слышалъ объ этомъ… Мнѣ говорили… — произнесъ Сухумовъ.

— Ну, такъ вотъ вамъ и примѣры… Прежде всего отчаяния не надо.