Пѣла въ хорѣ и Раиса, что очень понравилось Сухумову. Онъ стоялъ и не сводилъ съ нея глазъ, забывъ креститься.

«Какая простота! Простота-то какая патриархальная! — думалъ онъ. — Развѣ найдешь что-нибудь подобное въ Петербургѣ? Нѣтъ, у деревни есть свои прелести».

По окончании молебствия, которое было съ водосвятиемъ, при пѣнии «Спаси, Господи, люди Твоя» пошли кропить водой комнаты дома. Отецъ Рафаилъ шелъ съ крестомъ и съ кропиломъ. Дьяконъ несъ миску съ водой, пѣвчие двигались сзади. Камердинеръ Нолиевктъ распорядился отворить и портретную комнату. Вошли и въ нее, но самъ Сухумовъ стоялъ только на порогѣ.

— Вотъ они виновники-то всѣхъ здѣшнихъ легендъ и страховъ! — проговорилъ отецъ Рафаилъ, обращаясь къ шедшему съ нимъ рядомъ доктору и кивая на портреты-.предковъ Сухумова, и тотчасъ-же крестообразно брызнулъ на нихъ водой съ кропила, прибавивъ:- Да будетъ имъ легче земля сырая. Вѣчный имъ покой!

Послѣ молебна школьникамъ-пѣвчимъ Сухумовъ далъ большой пакетъ съ пряниками, три жестянки карамели и они были отпущены по домамъ, а причтъ и гости остались завтракать. Жена управляющаго пекла блины. Но тутъ явилось обстоятельство, которое очень сконфузило Сухумова. Заказывая завтракъ, онъ совсѣмъ забылъ, что было время Рождественскаго поста, что отецъ Рафаилъ, дьяконъ и семья священника ѣдятъ постное, а завтракъ, за исключениемъ рыбныхъ закусокъ и холодной осетрины, былъ состряпанъ скоромный.

Когда подали блины, отецъ Рафаилъ и его семья отказались отъ нихъ.

— Батюшка! Отецъ Рафаилъ! Что-жъ вы блиновъ-то?.. — воскликнулъ Сухумовъ. — Икру къ нимъ привезли изъ города превосходную. Раиса Петровна! И вы не взяли?

Отецъ Рафаилъ улыбнулся и отвѣчалъ:

— Да вѣдь они на коровьемъ маслѣ, а у насъ постъ.

— Ахъ, я телятина! — какое я обстоятельство-то упустилъ изъ виду!

Сухумовъ даже хлопнулъ себя съ досады ладонью по лбу.

— Да вы не безпокойтесь… Я икорки съ ситнымъ хлѣбцемъ… Здѣсь такое обилие закусокъ, что блины-то даже и лишнее.

— Простите, простите великодушно! Ахъ, что я надѣлалъ! — продолжалъ восклицать Сухумовъ. — Боже мой! Вѣдь у меня и на жаркое индюшка жареная. Изъ постнаго только осетрина холодная съ хрѣномъ. Ахъ, я невѣжа!

— Ну, вотъ осетринки мы и поѣдимъ. Давно я не вкушалъ осетрины! Самая лучшая рыба, я считаю,

— Можете вы думать, я даже на сладкое сливочное мороженое заказалъ! Раиса Петровна, вы и молочнаго не кушаете? Настасья Сергѣвна! Неужели вы-то себѣ не разрѣшите блиновъ? Вѣдь это не мясо.

Попадья отрицательно- покачала головой и отвѣчала:

— Отродясь не скоромилась по постамъ, такъ ужъ сегодня-то зачѣмъ-же, Леонидъ Платонычъ! Да вы не безпокойтесь. Мы и такъ сыты будемъ. Вонъ сколько у васъ закусокъ!..

Но тутъ отецъ Рафаилъ, только что прожевавший кусокъ семги, улыбнулся и произнесъ:

— Предлагаемое да ѣдимъ. И то сказать: вѣдь это не убоина.

Онъ махнулъ рукой, протянулъ вилку къ стопочкѣ съ блинами и положилъ себѣ на тарелку три блина.

Докторъ Кладбищенский тотчасъ-же похвалилъ его, сказавъ:

— Такъ и слѣдуетъ, Рафаилъ Васильичъ, такъ и слѣдуетъ. Постись не на миру, а въ единении, а если на миру и глава уснащена елеемъ благовоннымъ, то строгость можно и отбросить.

Кладбищенский отправилъ себѣ половину блина въ ротъ. Ѣлъ онъ блины по простонародному, разрывая блинъ руками, говоря, что отъ ножа вкусъ блиновъ портится и ѣлъ ихъ жадно и много.

За отцомъ Рафаиломъ и дьяконъ сталъ тыкать вилкой въ блины и класть ихъ себѣ на тарелку, за что также удостоился одобрения доктора.

Не касались блиновъ только женщины: матушка-попадья, Раиса и жена учителя.