«Я видел, как ты пикировал, — сказал Валерка. — Я тоже пойду сейчас пикировать, только ты смотри, чтобы Галина Владимировна не заметила. Ну, я полетел».

Он действительно, как волшебник, взвился в воздух и пропал в вышине. Юрка хотел позвать его, но вдруг увидел сектанта, который, оглядываясь украдкой, улепетывал куда-то в темноту, держа под мышкой Катьку Поршенникову, а в другой руке — фильмоскоп, блеснувший фиолетовым зайчиком. Юрка крикнул, рванулся из сугроба, но ноги его в чем-то вязли, а бородач уходил все дальше и дальше… Потом, нарастая, возник какой-то странный звон…

От этого звона Юрка проснулся. Трещал будильник. Фильмоскоп стоял на тумбочке.

— Елки! — сказал Юрка, садясь, затем опять откидываясь на подушку и опять садясь.

— Проснулся? — спросил Аркадий, входя со стаканом чая и жуя. — На вот записку, передай Галине Владимировне. Обязательно. Серьезная штука.

— Ладно. Я сон видел.

— Я тоже. Так не забудь. — И ушел на первую электричку.

Когда шагали в школу, Юрка рассказал сон Валерке. Валерка прослушал серьезно и внимательно, потом сказал, что тоже видел сон и тоже страшный: будто Юрка был с ними на экскурсии и будто он толкнул Фомку с плотины, а Фомка, падая, ухватил Юрку за рукав, и оба ухнули в пучину; все закричали, а Галина Владимировна вдруг перепрыгнула через перильца и тоже исчезла в потоке. Больше Валерка ничего не видел — он проснулся от страха.

— Да-а, — сказал Юрка. — Только я бы толкнул Фомку так, чтобы он не сумел за меня зацепиться.

— Фомка тоже ловкий.

— Ерунда.

Валил густой крупный снег. Валил без ветра, медленно, точно каждая снежинка опускалась на парашюте — снежный десант. Он был такой рыхлый, что разлетался, если идти, шлепая ногами. Он даже шевелился, если на него подуешь, не сгибаясь. Удивительная это штука — снег! Вот он падает, падает, будет падать месяц-два, всю зиму, и не надоест ему падать. Он садится на заборы, на провода, на собак, на язык, когда его высунешь. Крыши сливаются с небом, и дома кажутся без крыш некрасивыми, как лысый человек, которого привык видеть с шевелюрой. Снег такой белый, что если уронить чистый лист бумаги, то его не различишь.

Возле школы кипел бой. Воевали все классы. Включились и Валерка с Юркой. Кидали, не целясь, и все равно в кого-нибудь попадали. Юрке кто-то съездил по носу, до слез, и он пасмурный пошел в класс.

Тут Фомка гонял девчонок, натягивая руками нитку с вертящейся пуговицей. Она жужжала и если прикасалась к волосам, то закручивала их и выдергивала.

Девочки пищали, а некоторые уже хныкали, сидя за партами и приговаривая:

— Вот погоди, придет Галина Владимировна.

Юрка подумал, что и ему было бы не худо сделать такую вертушку и погонять девчонок. Тут он встретил взгляд Кати Поршенниковой, подмигнул ей и отметил вдруг про себя, что ее-то он бы не тронул. В это время Фомка подкрался к Поршенниковой сзади и поднес к ее волосам вертушку. Катя порывисто схватилась за голову и сморщилась, не издав ни звука.

Юрка вздрогнул, почти ощутив, как ей больно. Он в два скачка очутился перед Фомкой, который со смехом выпутывал из Катиных волос свою кусучую пуговицу, и толчком сбил его с парты на пол, в проход. Фомка гулко стукнулся и перестал смеяться. Смеялись теперь девчонки.

— Держите его! — крикнул Юрка.