— Но ведь это невозможно,—возразил Андре,— я не сумею справиться со змеями.

— Нет, что ты," —успокоил его Мали, — через несколько часов змеи будут танцевать перед тобой также хорошо, как танцуют передо мной.

Вопрос только в том: согласен ли ты взять на  себя эту роль и будешь ли перед публикой точно исполнять мои приказания?

— Я сделаю все, что ты захочешь, — воскликнул Андре, — лишь бы только отыскать отца и Берту!

— Хорошо, — сказал Мали. — Теперь выпей эту настойку, а затем отдохни до утра.

Андре выпил не поморщившись горькое лекарство, обнял от избытка благодарности старика, и сказав ему „покойной ночи", заснул крепким сном.

Юноша проснулся на другой день поздно. Он чувствовал себя снова бодрым и сильным. Сегодня ветхая лачуга показалась ему несравненно привлекательнее, нежели накануне.

Вход в лачугу был открыт и ясные лучи солнца весело золотили бамбуковые стены и цыновки. Андре увидал, что недалеко от него, на циновке, сидели два незнакомца, занятые, повидимому, оживленным, хотя и неслышным разговором. Один из них был юноша,

такого же возраста, как Андре, другой — прекрасная обезьяна из породы лангуров.

Андре догадался, что то были Миана и его неизменный товарищ, о которых накануне рассказывал ему Мали. Миана сидел на корточках перед

своим другом и о чем-то оживленно беседовал с ним при помощи жестов, на что обезьяна отвечала недовольными гримасами. Повидимому, молодой

  индус уговаривал своего товарища сидеть смирно,

что совсем не нравилось последнему.

Андре понял, что Миана заботится об его покое, и прекратил немой спор друзей внезапным приветствием: — Здравствуй, Миана!

Миана мгновенно перекувыркнулся с ловкостью опытного акробата и, нисколько не удивляясь тому, что юный саиб знает его, весело воскликнул:—

Здравствуй, Андре! Как ты себя чувствуешь?

Через несколько минут юноши сидели рядом и беседовали, как старые друзья. Мали не было дома,  Миана помог Андре надеть широкий плащ и

обвязал вокруг его головы легкий тюрбан,  верхняя часть тела и ноги остались голыми.

— Где же башмаки и куртка? — спросил с изумлением Андре.

— Да что ты!— засмеялся Миана.— Разве нищие носят башмаки и куртки? Будет с тебя и того, что во время холода тебе позволят укутаться в

лохмотья, прикрывающие наших змей,  о башмаках же забудь и думать. Брамины строго воспрещают нам, нечистым натам, носить какую бы то ни было обувь без особого разрешения. Лишь наш отец Мали имеет на это разрешение от великого брамина в Бильзе. Но все это пустяки.   Наш отец

Мали велел сказать тебе, что ради успеха дела ты должен всем казаться настоящим натом.

— Хорошо, я исполню все, что мне скажут.

— Да, это необходимо, — заметил Миана. — Впрочем, все это не так страшно, как тебе кажется. Подошвы твои скоро огрубеют и свыкнутся

с твердой почвой, и через несколько дней ты будешь ступать по камням так же свободно, как я.

Твое белое тело тоже скоро загорит на солнце, и никто не заподозрит в тебе европейца.

Вернувшись, Мали с удовольствием увидел, что юноши весело играют близ лачуги. Миана старался показать Андре все таланты своего бессловесного

друга, и Гануман — так звали обезьяну — не мало потешал юношей своим искусством: он послушно ложился и умирал, проделывал деревянной саблей

военные упражнения, с необычайною быстротою взбирался на крышу лачуги и выкидывал там всевозможные фокусы.

— Недурно, — сказал старик, приближаясь к Андре,    — Миана уж начал посвящать тебя в наше дело.