– Значит, скрылась? – сказал Ульман. – Я полагаю, мы можем считать, что это действительно так.

Намек – вещь обоюдоострая. Ульман не сводил глаз с Кеннисона. Его спокойствие говорило о том, что ему что-то известно. «Что он знает? – пронеслось в голове у Кеннисона. – Может ли кто-нибудь знать, что произошло в особняке Вейл? Джед клялся, даже хвастался, что больше никто не знает». Ульман не мог ничего знать о мстительных замыслах Вейл. Она ненавидела его во всяком случае не меньше, чем Кеннисона и Пейдж. Она никогда не доверилась бы Старикану. Жаль, что Вейл не избрала своей второй жертвой Ульмана. Это решило бы сразу множество проблем. Ну, что сделано, то сделано.

Теперь счет голосов стал 4:3:4. Перевес по-прежнему у Ульмана, но незначительный. Кеннисон взглянул на экран Монфор – пусть теперь попробует воздержаться! «Если ты, сука, и дальше будешь оставаться в стороне, этот старый пердун окажется избранным».

Монфор повернула голову. Смотрит на чей-то монитор, но на чей? «Черт возьми, она должна слушать меня!» Его глаза перебегали с экрана на экран, но если кто-то и подал ей сигнал, Кеннисон его не заметил.

Монфор протянула руку и нажала кнопку. Кеннисон посмотрел на табло. «За меня!» Он почувствовал огромное облегчение и разжал кулаки. Он и не замечал, в какой напряженной позе сидел до сих пор. Только через секунду он вспомнил, что это всего лишь ничья, а не победа. Еще не голосовали Льюис и Хуанг.

Некоторое время Льюис разглядывал результат на собственном экране, потом пожал плечами.

– Давайте кончать, – сказал он. – Сейчас самое лучшее время для лыж, жалко его терять.

Театральным жестом он залез в карман брюк и вытащил монетку. Подбросив монетку, он поймал ее, прижал к запястью, заглянул под руку и нажал на кнопку терминала, отдавая свой голос. Кеннисон был потрясен. Это было самое большое унижение, какое он испытал в жизни, – плевок в лицо и ему, и Ульману.

Льюис проголосовал за Ульмана. Значит, Ульману будет легче перенести этот плевок.

Теперь счет голосов стал 5:4:1. Перевес у Ульмана. Кеннисон взглянул на изображение Льюиса, но увидел все ту же всегдашнюю любезную улыбку.

Ничейный исход еще возможен – все зависит от Хуанга. Кеннисон перевел глаза на правый нижний монитор. Роман Хуанг жил на собственном острове где-то на Гавайях. Сейчас он полулежал в шезлонге на фоне белого песка, прибоя и дымящегося вулкана. Выражения его лица не было видно из-за темных очков. Гаваец еще может спасти Кеннисона. Ничья даст ему время. Есть способы добиться, чтобы остальные изменили свое решение. Убедить их, например. Или еще что-нибудь.

На лице Хуанга он не мог прочесть ничего. «Не буду его просить, – сказал он себе. – Не буду перед ним пресмыкаться. Пруденс не просила, не могу же я быть слабее ее».

Кеннисон заметил, что остальные тоже смотрят на какой-то один монитор – наверное, на монитор Хуанга. «Вот вам и тайное голосование».

Хуанг сидел неподвижно. Ожидание затягивалось. Наконец он спросил:

– Что-нибудь еще есть в повестке дня или мы закончили?

Вот и все. Каковы бы ни были у него на то причины, Роман Хуанг по-прежнему воздержался. Кеннисон видел, что Ульман тоже рассержен. Принять решение все равно нужно, так зачем тянуть?

Кеннисон припомнил эпизод, случившийся на одном партийном съезде, когда выдвигали кандидата в президенты. Когда же это было? В 84-м? Репортер брал интервью у кого-то из сенаторов – кажется, от штата Монтана. «Кто станет кандидатом, уже решено, – сказал репортер. – Почему же вы собираетесь голосовать за человека, который наверняка проиграет?» Сенатор с Запада посмотрел на него, как на вошь, и ответил, что голосовать нужно не за победителя, а за принципы.