Наргиз принялась поднимать с пола рисунки, и я хотел помочь ей, но в это время Майя, исчезнув из поля зрения Наргиз, прижалась ко мне, бедро к бедру, схватила за затылок и страстно вцепилась в губы. Я не почувствовал ничего, кроме резкого запаха спирта из Майиного рта. «Жвачку не хочешь?» — спросил я.

Мы допили вторую и третью бутылки вина, главным образом, я и Майя — Наргиз так и не расправилась с первым бокалом. Остатки своего вина я, потеряв ловкость, пролил на Майю. Та, как ни в чём не бывало, стянула испачканную футболку через голову, оставшись в сиреневом кружевном лифчике, и продолжила своё эпическое повествование. Она говорила, не останавливаясь, теперь пересказывая сюрреалистический сюжет последнего своего сна. Я достал из гардероба чистую белую майку с логотипом «CBGB» и отдал ей. Майя одела её как ни в чём не бывало, и продолжила пересказ сна, в котором она пересекала пустыню Гоби вместе с боксёром Валуевым, сидящим верхом на розовом единороге. Я успел уснуть и проснуться в процессе её рассказа, и когда проснулся, казалось, настала уже глубокая ночь, хотя не было и десяти вечера. Я проснулся от того, что меня трясла за плечо Наргиз.

— Мне пора домой, — сообщила она.

Майя лежала у меня на груди, всё ещё ворочая языком и произнося нечленораздельные фразы.

— Ты видишь, ей нельзя никуда идти. Можно, она останется ночевать здесь? — попросила Наргиз. Я кивнул.

— Я бы оставила её у себя, но у меня в квартире нет места, — извиняющимся тоном продолжала Наргиз уже в коридоре. — Я живу вместе с отцом и тремя братьями. Её просто некуда будет положить.

— Серьёзная у тебя компания… — пробормотал я, натягивая на себя пиджак (не помню, в какой момент я его снял). — Может, ты хочешь ещё чая или кофе?

— Нет, папа, наверное, уже волнуется. Мне правда пора.

Я помог Наргиз надеть пальто, и мы вышли на улицу. Светила бледная луна и фонари не горели. Мы шли молча. Не освещаемые ничем, жгучие чёрные волосы Наргиз расплывались в вечерней темноте. Хотелось дотронуться до её волос, чтобы понять, где кончаются они и начинается воздух.

Идти по безлюдной угрюмой улице было приятно, и совсем не хотелось возвращаться домой. Наргиз шла совсем близко от меня, лёгкая и бесшумная. Мне стало отчего-то грустно, я подумал, как жаль, что вижу Наргиз в последний раз. Я почему-то был уверен, что больше не увижу её. Свежий воздух напитал меня какой-то болезненной бодростью. Я был готов к активным и, возможно, неадекватным действиям. Захотелось невольно задеть Наргиз плечом, захотелось упасть на колено и запеть для неё серенаду или внезапно наброситься и укусить за попу. Запомниться ей чем-нибудь другим, кроме неработающего унитаза и выпитого в обеденный перерыв стакана пива. Но я, робея, бездействовал.

Так мы дошли до угла, и Наргиз настояла, чтобы теперь я возвращался домой. «Меня встретят, а ты возвращайся скорее к Майе, а то мало ли что…» — в её словах читалась насмешка, а может и нет, я не был уверен. Просто я не выспался, устал и у меня болела голова. А Наргиз улыбалась и сверкала большими своими глазищами. Мы стояли бы так очень долго, смотря друг на друга, вернее, я — смотря на Наргиз отупело, а Наргиз — улыбаясь моей отупелости, но Наргиз дотронулась до моего плеча, выразив так свою благодарность, и быстро зашагала прочь, тихонько стуча каблучками.

Домой идти не хотелось, и я ещё немного постоял так, вглядываясь в густой шелестящий мрак. Щёки горели от стыда или от мороза. Из окна первого этажа громыхала попса. Где-то поблизости рычало забуксовавшее авто. Дикие нечеловеческие вопли доносились издалека.