|
Ведь именно Пруссия кроме Австрии была в Германском Союзе единственной великой державой, и в отличие от Австрии в той форме, которую она приобрела в 1815 году, была населена совершенно преимущественно немецким населением — прусской Польши великодушно не замечали. Тогда Пруссию на немецком Западе и Юге одновременно ненавидели и домогались: реальный угнетатель, но в то же время и потенциальный предводитель немецкого национального движения. Об этой предназначенной для неё национальной ведущей роли Пруссия на протяжении половины столетия вообще не желала знать. Национальное движение — это же была заодно и демократия, это была революция. От этого она открещивалась.
Тем временем пришёл Бисмарк и произошёл скачок вперёд. Молодой Бисмарк ещё вовсе не стал другом германского национального движения, наоборот, в 1848–1849 гг. он был самым упрямым из упрямцев с лозунгом: «Только Пруссия!», и слова о «немецкой национальной афере» легко слетали с его губ. Как раз по этой причине в 1851 году он был делегирован в Германский Союз во Франкфурт в качестве прусского посланника. Но там он стал настолько одержим сопернической борьбой Пруссии с Австрией, что постепенно начал рассматривать национальное движение вместе с демократией и революцией в качестве решающих союзников Пруссии в этой борьбе, однако всё же не став убеждённым поборником германского единства. Тем самым он полагал всё же проводить прусскую политику. Пруссия должна была стать новой главенствующей державой в Германии, из которой следовало исключить старую имперскую державу Австрию, и национальное движение в этой борьбе за власть в Германии должно было служить в качестве инструмента Пруссии. Внешне этот смелый, даже парадоксальный расчет ведь казался блестящим. Однако затем всё же выявилось, что старый король Вильгельм I. смотрел глубже, когда он накануне своего коронования императором в Версале со слезами сказал: «Завтра самый трагический день моей жизни. Мы провожаем старую Пруссию в могилу». Что не обдумал Бисмарк, так это то, что он с основанием Германского Рейха сделал Пруссию излишней. В старом Германском Союзе, рыхлом объединении суверенных государств, могла быть одна держава–гегемон: Австрия или, если исключить Австрию, как раз Пруссия. Однако в едином национальном государстве даже самое большое государство–член не было более державой–гегемоном, а было всего лишь самым большим государством–членом. Бисмарк при помощи множества конституционно–технических искусных приёмов пытался уйти от этой ситуации, но тщетно. Гегель правильно сказал: «Если рейх революционизирует взгляды, то действительность не выдерживает». Немецкая национальная Пруссия С основанием Германской империи Бисмарк революционизировал империю взглядов. И Пруссия более не чувствовала себя в Германском рейхе в первую очередь Пруссией, но как немецкое государство. Немецкая национальная Пруссия, которую оставил после себя Бисмарк, больше не была старой Пруссией. Он сам ещё это вполне почувствовал. Однажды он сказал молодому кайзеру и королю Вильгельму II.: «С Германской империей дела идут ни шатко, ни валко. Старайтесь сделать сильной только лишь Пруссию. Что выйдет из другого, это не важно». Но для этого было уже слишком поздно. Кайзер уже больше совершенно не понимал, о чём говорил Бисмарк, он уже был целиком и полностью кайзером и только лишь наряду с этим королём Пруссии. Сколь мало Пруссия была ещё особенной, проявилось уже через четыре года после ухода Бисмарка в отставку, когда баварский князь, Хлодвиг цу Хоэнлоэ — Шиллингфюрст, стал рейхсканцлером — и тем самым также, как само собой разумеющееся, прусским премьер–министром. Бисмарк представлял ещё себе дело так, что прусский премьер–министр всегда должен также быть рейхсканцлером. Теперь же, ещё при его жизни, выяснилось, что всё наоборот. Рейхсканцлером мог стать и баварец, и если он стал им, тогда он становится прусским премьер–министром, и в Пруссии правил теперь именно баварец. |
