Изменить размер шрифта - +
Она была самой дисциплинированной армией мира: военный путч в Пруссии всегда был немыслим. С другой стороны, армия была важнейшим инструментом государства, его козырной картой и его любимицей; для неё всё совершалось, вокруг неё всё крутилось, с ней вставало и падало всё. Не армия обладала этим государством, а государство в действительности было «одержимо» заботой об армии. В том числе и его финансовая, экономическая и демографическая политики (для тогдашнего времени в высшей степени современные) служили в конечном итоге его готовности к войне, а это означало: его армии.

 

Демографическая и иммиграционная политика 18 века — это самая любезная черта Пруссии, но как раз эта любезная черта служила в основе своей самому нелюбезному, а именно прусскому милитаризму — поразительно, как всё взаимосвязано. Пруссия в этом столетии стала убежищем и спасительной гаванью для преследуемых, оскорблённых и униженных всей Европы, почти как Америка в 19 веке. В течение целого столетия можно было наблюдать постоянный поток в Пруссию эмигрантов и преследуемых по религиозным мотивам. Французские гугеноты, зальцбургские протестанты, вальденсы , меннониты, шотландские пресвитерианцы, а также иудеи, даже при случае католики, которым не было вольготно в более суровых протестантских государствах. «Если прибудут мусульмане, мы им построим мечети», — говорил Фридрих Великий. Были рады всем, и все они могли продолжать разговаривать на своем языке, соблюдать свой образ жизни и «спасать свою душу по своему обычаю».

Прусское государство было справедливым по отношению к каждому новому подданному. Оно также не было мелочным, когда речь шла о том, чтобы брать себе на службу на самые высокие посты выдающихся иноземцев, которые этого желали. Всё это славно действовало и было человеколюбивым. И это было ведь тоже. Однако не человеколюбие было мотивом Пруссии при проведении этой весьма либеральной иммиграционной и демографической политики. Человеколюбие было побочным продуктом. Мотивом были государственные интересы, да, если угодно — милитаризм. Королю нужны были солдаты; а государству требовались люди, которые солдат кормили, одевали и вооружали. Прежняя Пруссия не только была территориально раздроблённой, но она также была малонаселённой. Обе проблемы следовало решить, если она желала консолидироваться как государство; и, можно так сказать, одну проблему решить при помощи решения другой. «Людей я почитаю выше всяких богатств», — провозгласил Фридрих Вильгельм I. и ещё более ясно выразился Фридрих Великий: «Первоосновой, самой общей и самой верной, является то, что истинная сила государства состоит в его высокой численности населения». Больше людей, безразлично каких, более многочисленная армия, и затем, при помощи этой армии, расширение территории — таков был рецепт успеха Пруссии при правлении её великих королей 18 века.

Нельзя сказать, что это не оправдало себя. Прусская история в 18 веке — это история огромных успехов. Когда она была основана в начале столетия, то словосочетание «прусское королевство» было ещё почти шуткой. В конце столетия это была настоящая великая держава, разумеется всё же ещё самая малая среди держав Европы, но всё же признанной и допущенной в члены этого эксклюзивного клуба. Её территория, которую в начале едва ли можно было так назвать, протянулась теперь от Эльбы до Пилицы — Варшава с 1795 года была прусским провинциальным городом, — а её влияние простиралось от Эльбы до Рейна. Наполеон, который некоторое время был с Пруссией в очень хороших отношениях, в 1804 году предложил королю Фридриху Вильгельму III. провозгласить себя «Императором Пруссии», и это больше не было шуткой.

Двумя годами позже правда наступило крутое падение, а уже за пятьдесят лет до этого, во время Семилетней войны, Пруссия два–три года стояла на краю пропасти.

Быстрый переход