— Все вещи — твои, доченька! Дядя Кичи-Калайчи принес от имени жениха, просит согласия на свадьбу.

Фатьма, не отрывая глаз от ноги в новенькой туфле, спросила:

― От имени и по поручению? А кого, интересно знать?

— А за кого бы вы хотели? — спрашивает Кичи-Калайчи.

Фатьма приняла официальное «вы» как знак торжественного момента, ответила небрежно:

― Судя по этим подаркам, видно, человек со вкусом, во всяком случае, знает, что нравится современным девушкам.

— Это от Раджаба подарки! — выпалил Кичи-Калайчи, пристально глядя на Фатьму.

Дибир и Зубалжат с недоумением уставились на старика. Что еще за Раджаб?

— Жаль, очень жаль… — ледяным голосом ответила Фатьма, скинула туфли, вынула из ушей серьги, бросила на стол.

— Мама! Я проголодалась! Ты что-нибудь приготовила? Извините, должна вас покинуть, — она уже не глядела на гостей, забыла о принесенных дарах. — А вашему Раджабу, который неизвестно откуда свалился, передайте: у меня есть жених.

— Кто же он?

— Его биография к делу не относится. Впрочем, имя могу сообщить, если настаиваете: Бадави!

Услышав то, что именно и желал услышать, Кичи-Калайчи хлопнул себя по коленям:

— Вот склероз! Не зря мой сумгаитский друг Самед-Мамед говорил: «Насильно мил не будешь!» Нет никакого Раджаба, есть только Бадави! Именно он прислал меня с подарками, просил договориться.

Фатьма вроде и не слушала, не смотрела — иглами покалывала мать. Нехотя процедила:

— Если это правда, мама, зачем же так глупо шутить? Я уже давно не хожу в детский садик…

— Правда, доченька, это все от Бадави… ну прости, с каждым бывает; оговорился дядя, он же тебе прадедушкой мог быть; доживи до его лет — свое имя забудешь! — угомонивала дочь Зубалжат. Мать хорошо знала ее характер.

Фатьма удовлетворенно улыбнулась:

— Думала, он умнее! Но я прощаю ему.

Тем же порывистым кивком она попрощалась с гостями и ушла в свою комнату.

Дибир осторожно закрыл лакированную крышку расстроенного пианино. Кичи-Калайчи поднялся со стула.

— Спасибо, что выручил, — горячо благодарила Зубалжат старика, — может, останетесь, поужинаем?

— Нет, нет, нам пора, — почти дуэтом сказали гости, пожали руку мастерице заваривать чай, а главное, ладить со строптивой дочерью, и вышли на остывшую от дневного зноя улицу. На темный склон южного неба месяц-чабан уже вывел свою отару звезд.

— Раз, два, три, четыре… пять — закатилась, шесть… — пересчитывал Кичи-Калайчи то ли звезды, то ли свои хлопоты и обратился к Дибиру: — А теперь, дорогой, о деле, которое тревожит тебя. Как ты знаешь, во всем городе, кроме меня, нет другого старика, который носит черкеску с газырями.

Глава десятая

О том, как порой в горячности молодые возлюбленные сами себе вредят, и старикам тогда помочь им бывает гораздо труднее

1

Возвращался садовник домой в добром расположении духа, потому что следователь Дибир о своих подозрениях более не стал распространяться, а ему бы, старику, провернуть еще две свадьбы, и делу конец. Но домой он пришел совсем расстроенный.

У газетных витрин возле театра и рядом с гостиницей стояли толпы читателей.