В этой задержке на какое-то мгновение она увидела добрый знак: а вдруг сорвется, а вдруг с Павлом, который забрасывал ее письмами, еще не все потеряно? «Весь запас моей любви я хочу сейчас щедро отдать ему, обогреть […] Куда делась вся моя требовательность к Павлу? Все мои сомнения, ревность, мой бунт против него? Только бы он не страдал, только бы вернуть его к жизни, уже не только физически, но и морально!» Но за этой записью в дневнике сразу же следует другая: «Нет, я уйду. Довольно. Старалась, билась сделать из него человека — партийца, развить вложенные в этом самородке возможности, качества, военный талант. Не сумела, значит. Стать «женой» не могу, не хочу. Коллонтай жива, и я уйду. Уйду на новую работу по призыву партии». Даже в дневнике, не предназначенном для чтения посторонними, она называла свое бегство «призывом партии». Кого обманывала? Себя саму? Кто знает…

— Где вы еще не нашумели? В какой стране? — полушутливо, полураздраженно спросил Сталин, вызвав Коллонтай для беседы. — Может быть, у вас есть какие-то пожелания?

Ей вспомнилась Норвегия — милая, милая Норвегия — тихий, уютный Хольменколлен, счастливое время любви и надежд.

— Вас оттуда, кажется, выслали, — напомнил Сталин.

— Из Швеции…

— Один черт… — Он критически оглядел ее, давая понять, что не одобряет выбор Дыбенко. — Попробуем…

Ответ пришел поразительно быстро: Норвегия согласилась выдать визу госпоже Коллонтай «для посещения страны». Но только такую визу, как оказалось, Москва и запрашивала. Коллонтай снесла и этот удар. Прославившаяся на весь мир, один из лидеров переворота, бывший член ЦК, несравненный оратор и конспиратор, выполнявший секретные поручения Ленина (еще недавно их имена вообще стояли рядом), она должна была довольствоваться в Норвегии положением… Кого? Гостьи? Туриста? Частного лица? Ей не дали никакой должности — просто снабдили небольшой суммой денег и отправили за границу. Если это не ссылка, то что же тогда называется ссылкой?

Могла, наверное, отказаться. Встать в позу… Не встала, и этим проявила — мудрость? дар предвидения? смирение и покорность? Или все вместе? Так или иначе, то был разумный поступок. Прошли годы, прежде чем она осознала, какой спасательный круг бросила ей судьба.

Многие десятилетия спустя одна из самых загадочных женщин в истории лубянской разведки — Зоя Рыбкина, — о которой речь еще впереди, в своих тенденциозных «мемуарах» утверждала, что не кто иной, как Ленин, в начале 1923 года «посоветовал Коллонтай ехать торгпредом в Норвегию», чтобы «научиться у приказчиков торговать» и тем «спасти страну от голода». Но в начале 1923-го Коллонтай уже несколько месяцев пребывала в Норвегии отнюдь не в качестве торгпреда; Ленин, разбитый параличом, не мог произнести ни слова, кроме «вот-вот», а страна, благодаря нэпу, уже начала забывать о голоде. В том-то и дело, что к заграничной ссылке Коллонтай Ленин никакого отношения не имел. Разве что молчаливо одобрил После «Заявления 22-х» все отношения между ними — и личные, и партийные — были прерваны.

Сборы были недолги. Ни с кем из друзей она не прощалась. Да и были ли у нее теперь друзья? Миша провожал до Петрограда, встретившего их нудным октябрьским дождем. Последний вечер с Зоей был полон воспоминаний.