Она шагнула назад на нетвердых ногах, прижав руку к горлу, а другой закрыв распухшие от поцелуя губы. Что на нее нашло, почему она так повела себя с ним? И почему даже сейчас ей кажется, что кровь бежит быстрее в ее жилах?

— А это был… — удивление во взгляде Мэдока переросло в любопытство. — А это был горячий поцелуй? Ну ты знаешь, о котором говорил Баррис.

— Мэдок! — Уинн украдкой бросила взгляд на Клива и увидела, что тот начал улыбаться мальчишкам.

— Это был действительно горячий поцелуй, Мэдок. Но откуда же вы узнали о горячих поцелуях? — поинтересовался Клив.

Ответил Рис:

— Баррис сказал, что если Дрюс прогонит… ну-у… прогонит англичан, тогда, возможно, Уинн наградит его. Горячим крепким поцелуем…

Уинн хотелось только одного — уползти в густую рощу, что была позади них, и исчезнуть. Надо же было ее детям выбрать именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою честность! Ну почему они не вели себя уклончиво с этим человеком, как довольно часто бывало, когда она их о чем-то спрашивала?

— Ступайте в замок, — перебила она, пока близнецы еще что-нибудь не выболтали. Но Кливу, видимо, было так весело, что он не собирался их отпускать.

— Подождите, ребята. Расскажите-ка мне, наградила ли Уинн Дрюса, как предполагал Баррис. — Он повернулся к ней усмехаясь, и ей показалось, что он мог бы проглотить ее одними глазами.

— Конечно же нет, — ответил Мэдок с рассудительностью шестилетки. — Он ведь не прогнал тебя. Ты пришел со своим отрядом, поэтому Дрюс не может получить никакой награды.

— Так вот почему награда от Уинн досталась тебе, — вступил в разговор Рис. — Из-за того, что Дрюс не прогнал тебя.

Клив тихо хмыкнул.

— Часто трудно сказать, почему женщины награждают мужчин поцелуем. Возможно, Уинн удастся объяснить это.

Убийственный взгляд, который она послала англичанину, ничуть не смутил его, и Уинн с трудом подавила раздражение. Но Рис и Мэдок продолжали смотреть на нее, повернув к ней наивные любопытные мордашки.

— Я полагаю… шесть лет слишком юный возраст, чтобы обсуждать… подобные вещи, — запинаясь, проговорила Уинн. — Лучше вернемся к этому разговору, когда вы немного подрастете.

— Но, Уинн…

— …мы уже большие.

Клив подошел к мальчикам и остановился позади них, положив каждому на плечо руку.

— Ребенку лучше всего всегда говорить правду, — сказал он, хотя хитрое выражение на его худом лице сводило на нет это высокопарное наставление.

— А что вы-то знаете о воспитании? — возразила Уинн. — У вас разве есть дети?

— Нет, но я не забыл уроков детства. Так или иначе ребенок всегда сумеет справиться с правдой. А вот постоянная ложь причиняет боль.

Казалось, в эту секунду между ними зародились новые отношения. Злорадство и издевка уступили место мрачной и тягостной прямоте. Ее раздражение и гнев по поводу той неловкой ситуации, в которую он ее поставил, — а также неподобающих чувств, которые он в ней вызвал, — были вытеснены воспоминанием о гораздо более глубоком конфликте между ними. Клив хотел, чтобы по крайней мере один из ее детей узнал своего отца — несомненно, это и была та «правда», о которой он говорил. Но она хотела для всех своих детей только истинного добра, а английского папочку никак нельзя было отнести к этой категории. Это был как раз тот случай, когда правда только ранит ребенка, и больше ничего. А Уинн не могла позволить, чтобы кто-то причинил боль ее малышу.

Она встрепенулась и бросила на англичанина холодный взгляд.