Командир патрульного судна, в пять вечера на малых оборотах следовавшего от Санари к Тулону, и дома хранил профессиональную сдержанность. Он скрывал все личные переживания под маской суровой безучастности. Это был в высшей степени опытный офицер. Правда, немного староват для такой работы, но выполнял ее с блеском. Задерживая подозрительные суда на море, командир делал недвусмысленное предупреждение и быстро подходил, не давая нарушителям времени что либо выбросить за борт или посмотреть на него в прорезь прицела, не говоря уж о том, чтобы улизнуть. Командир всегда действовал безукоризненно, с уверенностью профессионала, и сам держал их на мушке. В него много раз стреляли, а однажды бросили на палубу ручную гранату.

Командира готовили в период расцвета контрабанды из Танжера и Испанского Марокко – в послевоенные годы, когда во Франции за что угодно можно было получить хорошую цену. Потом наступили годы контрабандных поставок оружия алжирским мятежникам. Борьба закалила его и в значительной степени лишила иллюзий.

То, что этот ветеран до сих пор оставался командиром бронированного катера береговой охраны, сделало его несколько мрачноватым и резким. И с юмором было плоховато. Зато никто не умел лучше его расслышать слабое постукивание далекого мотора в ночи, выбрать правильный угол приближения, встать борт о борт с другим судном на скорости, при которой из за отклонения на долю градуса оба корпуса может раздавить, как скорлупку. Управляя судном, ведя наблюдение в бинокль, определяя местонахождение на карте или оценивая скорость незнакомого судна, командир действовал стремительно, уверенно и неумолимо. Вот только взаимопонимания с кем бы то ни было – от алжирцев до собственного рулевого – никогда не возникало. Он недавно развелся с женой, из за того что позволил себе пофлиртовать с девушкой в Ла Сане. Это не улучшило его характера и не смягчило язык.

Патрульный катер был быстроходным девятнадцатифутовым судном, возможно, поуже и с более глубокой осадкой, чем торпедоносец, стремительно скользящий по водам. Но катер едва ли уступал торпедоносцу в быстроходности, а в маневренности и превосходил. Для военного судна на нем было мало оружия и аппаратуры, однако по меркам береговой охраны – вполне достаточно: очень мощные прожекторы и большой пулемет, радар, обычные пеленгаторы, а также радиотелефон для переговоров с судами, берегом или вертолетом. Скорость и ударная мощь, коварство и склад ума командира, всегда действующего с опережением, делали этот катер грозой любого контрабандиста в пределах пятидесяти миль от Тулона.

Отыскать Раймонда не составило особых усилий. Мистраль и море создавали помехи на радаре, но к тому времени еще не стемнело, видимость была превосходной, и вертолет мигом определил приблизительное местоположение. К семи часам рыжевато коричневые паруса «Оливии» явились патрульному катеру, как бокал виски алкоголику.

Раймонд не заметил этой посудины, приближавшейся к нему плавно, безо всяких усилий, на среднем ходу. Он полностью сосредоточился на море: то увещевая стихию, то разговаривая с собой, то весело напевая, когда туча брызг обжигала его правое ухо, то сжимая челюсти и выпячивая губу, когда он шел бейдевинд перед крутой волной, а «Оливия», задрав нос, перемахивала через нее, как лошадь на скачках с препятствиями. Он отыскал свой стиль инстинктом рулевого, зная точно, с какой силой надо нажать на румпель, чтобы судно сохраняло быстрый ход. И когда рядом внезапно заорал громкоговоритель, Раймонд отреагировал на это, как Октавиан Август на варваров: «Кто этот тип, горластый и грубый, с вульгарными шутками и отвратительной фамильярностью?»

Все это время Капитан не думал о полиции, а в эти последние несколько часов он забыл и про Фреда, и про Натали. Возможно, это были его самые счастливые часы со времен раннего детства.