Таможенники пришли в замешательство, когда Раймонд не обратил на стрельбу никакого внимания. Оружие пустили в ход, чтобы заставить его подчиниться, а он и не подумал это сделать. Парню полагалось очень сильно испугаться. Но вы ведь не боитесь проносящегося мимо поезда? У него другой путь следования. Поезд не врежется в вас. А если бы врезался, то без этого противного, слегка нервирующего звука. Говорят, вы не слышите свиста пули, ударившей вас.

Будь волны чуть поменьше, командир, возможно, рискнул бы поставить катер борт о борт с «Оливией». Но в фарватере, даже если он очень спокоен, суда могут подходить друг к другу лишь с величайшей аккуратностью. Легчайшее, едва ощутимое прикосновение разрушит корпус, хотя сухопутные жители, даже после «Титаника» и «Андреа Дориа», этого не понимают.

Командир патрульного катера знал, что судно размеров «Оливии» может раздавить его корабль, как электрическую лампочку. Здесь, в открытом море, когда оба судна подбрасывали вверх вниз бурные волны, «Оливии» следовало бы повернуть против ветра и покорно оставаться на месте, в то время как он потихоньку приближался бы, а двое матросов стояли спереди на палубе с причальными брусами. Раймонд не подчинился. Даже пулемет не заставил его это сделать. Но ведь и командир патрульного катера – это вам не переходящая улицу старушка, которой боязно и вперед идти, и назад повернуть. Он развернул свой катер, описав дугу, пронесся мимо «Оливии» всего в пятидесяти метрах и на ходу всадил в ее корпус очередь из пулемета. Это, как считал командир, научит наглеца стоять на месте, когда приказывают, и тогда процедура ареста пойдет по плану.

Но случилось вовсе не то, на что он рассчитывал. Две горстки пуль – все, чем выстрелил пулемет, – ударили поднимающуюся на волну «Оливию» по открытой ватерлинии и прошили насквозь – с такого расстояния они пробили бы и доски в два раза толще. Яхта зарылась носом в подошву следующей волны, и та тяжело ударила в борт рядом с пулевыми отверстиями, чуть ближе к корме.

Гнилое дерево и пробитая пулями заплата проломились, так что среднюю секцию судна с обоих бортов просто вырвало. Четырнадцатидюймовый снаряд не мог бы причинить большего урона.

«Оливия», нырнув в следующую волну, исчезла. Не осталось даже плавающих на воде обломков. Раймонд отправился на дно вместе со своим судном. В конце концов, его могила не могла оказаться так уж далеко от места вечного упокоения меткого стрелка Пейроля.

Натали помалкивала, и полиция больше ей не докучала. Фред купил вожделенную картину у старушки из Сен Клу и страховку. Что до корсиканца, то он вышел сухим из воды. Жо провел в тюрьме почти шесть недель, но полицейским так и не удалось ничего доказать, а он, почитая память покойного друга, никогда не пытался свалить на него вину. Доминик, полагая, что ее признания привели к гибели Раймонда, решила стать медсестрой, и действительно стала, причем неплохой.

Шесть месяцев с лишним спустя Натали впервые читала «Лорда Джима». Она давно забыла свои собственные слова и не узнала их, увидев в книге, но ее поразило известное замечание Стайн: «Человек должен погрузиться в разрушительную стихию». Но еще большее впечатление на актрису произвела меткая фраза сурового и мрачного помощника капитана, мистера Джонса, так поразившая Марлоу: «Ни вы, ни я, сэр, никогда так много не размышляли о собственной персоне».

Ну что ж, Раймонд погрузился в стихию, не так ли? Полностью, навсегда. Пожалуй, если взглянуть на дело с такой точки зрения, в конечном счете он все таки попал в Вальпараисо.