Вместе мы обошли много мест и познакомились со многими людьми. Потом однажды мы увидели, как небо над Римом почернело, и встретили эту девочку под дождем.
Бахар взяла лист поменьше и показала его Эмме. Девочка прочитала дату: месяц назад.
— «Настоящим имеем честь сообщить Вам, что присланная Вами фотография была расценена нами как неподходящая для выставки, устроенной в наших экспозиционных залах, но превосходной по технике и выбранному сюжету. В связи с этим мы бы хотели встретиться с Вами и рассмотреть весь Ваш портфолио. Пользуясь случаем, возвращаем Вам оттиск вашего произведения…»
— Что это значит? — спросила Лючия, с первого слова потеряв нить сложного послания.
— Это значит, что завтра, вместо того чтобы сесть в самолет и лететь в Стамбул, отказавшись от своей мечты, я пойду в Studio 77 на мое первое собеседование! — ликовала Бахар. — Я уже давно потеряла надежду, но именно сегодня, за день до моего отъезда, судьба преподнесла мне сюрприз. Если бы это случилось на день позже, я бы так и уехала…
— Это была не судьба, — сухо сказала Эмма.
— Не понимаю… — удивленно наклонила голову Бахар.
— Когда мы позвонили в твою дверь, мы видели юношу на велосипеде. Он оставил этот конверт перед твоей дверью и уехал.
— Его зовут Ансельмо! — не выдержала Лючия.
— Я не знаю никакого Ансельмо, — растерянно произнесла Бахар.
— Значит, он не твой жених?!
— Нет…
Лючия шумно и облегченно вздохнула. А Бахар нахмурила брови, тщетно пытаясь понять.
— Но тогда… кто он?
Бахар взяла конверт, оставшийся на столике в прихожей, и внимательно изучила его. Рядом с маркой не было почтового штемпеля. Это письмо ей никто никогда не отправлял.
Огненно-красное пятно растеклось по ногтю указательного пальца Серены. Начиная нервничать, она всегда принималась красить ногти, чтобы успокоиться. Но сегодня не помогало и это. Грета не появлялась дома весь день и не отвечала на звонки. Серена понятия не имела, где была ее дочь и когда собиралась вернуться. Наступала ночь, и она все больше тревожилась. Когда она вывела кривую дугу на мизинце, дверь наконец открылась.
— Грета?! Ты где была?! Я звонила тебе тысячу раз…
Дочь молча прошла через столовую.
— Иди сюда.
Грета продолжила свой путь.
— Нам надо поговорить.
Войдя в свою комнату, девочка поставила Мерлина рядом с кроватью и попыталась закрыть дверь.
— Ты ведь знаешь, что мне не нравится, когда ты возвращаешься так поздно и даже не предупреждаешь. Почему ты не отвечала на звонки?
— Я их не слышала. Я ездила на велосипеде.
— Весь день?
— Да.
— Мне не нравится такой ответ.
— Найди другой, получше.
Грета закрыла дверь и повернула ключ в замке.
— Грета! Не смей закрывать дверь!
Но дверь уже была закрыта.
— Грета! Открой немедленно!
Ни за что.
— Грета!
Серена тарабанила по двери ладонью. Пять раз, шесть, семь. Дочь не открывала. Мать смотрела на свою ладонь на двери, на широко расставленные пальцы, на красные ногти, с которых медленно стекал невысохший лак.
С другой стороны двери Грета слушала, как Серена продолжала отчитывать ее, крича, что она устала, что ей все приходится делать самой, что они должны помогать друг другу, а не ссориться, что с тех пор, как ушел отец, жизнь превратилась в кошмар и что так дальше продолжаться не может. Грета закрыла уши подушкой, пытаясь заглушить голос матери, и смотрела на прямоугольник неба в окне. |