— Ансельмо, я…

— Ты не знаешь, что ты наделала, — сказал он сухо, отмахиваясь от ее руки.

— Подожди.

— Этого нельзя было допускать. Если этот дневник окажется в чужих руках…

У Ансельмо не хватило духу закончить фразу. Он осмотрел колеса, покореженные ударом. На таком велосипеде за ними не угнаться.

— Возьми мой, — предложила Грета самое дорогое, что у нее было.

Ансельмо покачал головой. Его губы сложились в кривую складку. Это была не грусть. Точнее, не только грусть. Это было разочарование. Она его разочаровала. Он не спрашивал, откуда у нее дневник, он не обвинял ее в краже. Он повернулся к ней спиной и тихо сказал:

— Иди домой, Грета.

Утром по пути в мастерскую Шагалыч, как обычно, зашел в бар на улице Джентилини. В тот день на нем была желтая майка, на которой он нарисовал два кактуса верхом на тандеме. Он заказал капучино и стал пить его, прислушиваясь к обычной болтовне посетителей. Футбол, страховка на машину, футбол, карманные деньги для детей, футбол, снова эти хулиганы с их ночными набегами.

— Жалко, они такие хорошие люди, — говорила пожилая дама, допивая свой кофе.

— Да, очень хорошие, — вторила ей другая.

Шагалыч подумал, что пучки седых жестких волос на их головах в точности повторяют два кактуса на его майке, и улыбнулся.

— С тех пор как они появились на нашей улице, — сказал первый кактус, — здесь всегда звучит хорошая музыка. Фортепьяно, оркестры. Мне она так нравится. Она меня прямо успокаивает.

— Это классическая музыка, — уточнил второй кактус.

— Очень красивая. Сразу видно, у людей есть вкус.

— Да, к сожалению, трагедии всегда случаются с лучшими людьми.

— Всегда с лучшими.

Шагалыч только теперь понял, что кактусы говорят о мастерской.

— Вы о чем? О веломастерской?!

— А вы что, ничего не слышали?!

Нет, он не слышал. Он тут же вскочил на свой велосипед и помчался прочь, оставив кактусы судачить дальше.

— Ханс! Что тут произошло?! — Шагалыч с трудом переводил дыхание.

Потом огляделся и увидел, что в мастерской все по-прежнему, и даже лучше. Стены, казалось, только что выкрасили белой краской, ужасный диван бесследно исчез.

— Ничего страшного, — успокоил его Гвидо.

Ансельмо был явно другого мнения. Он поздоровался с художником, не меняя хмурого выражения лица, и вернулся к работе.

— Тут кто-то похозяйничал прошлой ночью. Но мы уже все привели в порядок, — продолжил Гвидо.

— Мне очень жаль. Если бы я знал, я бы вам помог.

Гвидо махнул рукой, словно говоря «не стоит беспокоиться»:

— Нам Грета помогла.

От звука этого имени по спине Ансельмо пробежал электрический разряд. Гаечный ключ выскользнул у него из рук и упал на пол. Металлический звук эхом разнесся по тихой мастерской. Шагалыч подошел ближе и поднял ключ с пола.

— Все хорошо, Ханс? — спросил он вполголоса.

Ансельмо взял ключ, грустно улыбнулся и опустил голову. Другого ответа не требовалось.

— Да ладно тебе. Пойдем прогуляемся.

— Привет, Грета. Как дела?

Ясные глаза Лючии светились. Приветлива и вежлива, как всегда. Грете захотелось стереть эти глаза с лица земли.

— Отстань.

— Я знаю, что ты на меня злишься. Ты права.

Грета молча привязывала Мерлина к школьной ограде.

— Я поступила ужасно, — продолжала Лючия, — теперь Ансельмо тоже будет меня ненавидеть.