— А теперь возвращайся в школу, — приказала Эмма. — Плакать в одиночку запрещается.

— Плакать надо с подружками! — послышался вдалеке голос Лючии.

На заплаканном лице Греты появилась тень улыбки:

— Уже еду.

На следующее утро Ансельмо читал газету, сидя на новом диване. Шагалыч окрестил его Вишенкой, потому что он был мягкий и красный и потому что рядом с ним пахло летом. Художник… Ансельмо перевернул страницу и пробежал глазами разворот хроники.

— Сегодня «КМ», — напомнил ему отец, стирая масло с рук. — Ты пойдешь?

— Да, у меня там доставка.

— Странное место для доставки, — задумчиво произнес Гвидо.

Ансельмо кивнул, переходя к прогнозу погоды. Небо ясное, ветер слабый, температура весенняя.

— В котором часу?

— В десять семнадцать.

— Странно. Может, адресат — кто-то из велосипедистов? Ты уже видел цвет?

— Нет, пока не видел.

Гвидо отложил тряпку и внимательно посмотрел на сына. Нервный и задумчивый. Гвидо хотел с ним поговорить, но ему показалось, что Ансельмо не понравится, если кто-то нарушит сейчас его молчание. Мастер перевел взгляд на «Грациеллу» Лючии. Она стояла среди других непочиненных велосипедов. Одно колесо уже было в порядке, второе — все такое же кривое. Зато рама, очищенная от ржавчины, блестела как новенькая.

— Куда подевались эти девочки? Жаль… У них так хорошо все получалось.

Ансельмо молчал. Ему вдруг захотелось рассказать отцу обо всем, что случилось, попросить помощи, посоветоваться, как вернуть дневник, но тогда ему пришлось бы рассказать о Грете, и он передумал. Надо было выкручиваться самому. Надо было попытаться найти этих мотоциклистов, но он не знал, откуда начать. Он всегда старался держаться подальше от таких людей. Он все дни проводил в мастерской за работой в ожидании сигнала от ветра или летал по улицам Рима со своей почтальонской сумкой. Он совсем не знал своего района. Грета могла бы ему помочь. Но она предала его. Ей нельзя доверять. Ей больше нельзя доверять.

— Я не думаю, что они вернутся, — резко ответил он отцу.

Потом отложил газету, взял ключи на кожаном шнурке и пошел в комнату в глубине мастерской. В этом месте ему всегда было спокойно. Как будто все эти послания были доказательством какого-то высокого плана. Нам редко удается понять его, но именно он направляет все наши шаги к счастливым горизонтам. Каждую секунду. Нужно только чуть больше веры, чуть больше надежды, чтобы приблизиться к ним.

Ансельмо сел на пол перед полками с потерянными письмами и стал смотреть на их следы. Кроме него, никто не видел этих следов. Они дрожали в воздухе как огоньки света, вспыхивая самыми разными цветами. Для каждого предмета — свой цвет. Со временем Ансельмо научился понимать смысл всех этих оттенков. Красный означал слова, которые обжигают горло, перехватывают его и никак не могут прорваться наружу. Синий просил прощения за все, что случилось, желтый утирал слезы, зеленый означал, что уже слишком поздно или, наоборот, слишком рано, но так и должно быть. Голубой был цветом воспоминания, розовый — обещания, фиолетовый означал, что что-то вот-вот начнется, белый означал конец, белый был как последняя страница в книге. Черный цвет требовал срочного вмешательства, черный говорил, что послание должно быть доставлено, чтобы свершилась судьба.

И тут из пакета белой бумаги блеснул черный огонек.