|
Но не ту смерть, какой она представлялась мне прежде, а ту, сущность ко-торой я понял только теперь. Настоящую смерть, абсолютную и неизбежную, неотвратимую и не предоставляющую никаких решений! В этом невыносимом, чрезвычайно возбужденном состоянии я решился на нечто такое, че-го никогда бы не осмелился сделать прежде. Обратившись ко всем, кто меня окружал, я без вся-кой жалости начал задавать им вопросы. – Разве ты веришь в Бога? – спросил я своего брата Августина. – И как же можешь ты жить, если не веришь? – А ты? Веришь ли ты хоть во что-нибудь? – обратился я к своему слепому отцу. – И если суждено тебе сейчас умереть, что надеешься ты увидеть там – Бога или тьму? Ответь же мне! – Ты безумен! Ты всегда был ненормальным! – закричал на меня отец. – Убирайся вон из этого дома! Ты всех нас сведешь с ума! Он поднялся на ноги, что было для него, слепого калеки, делом нелегким, и швырнул в ме-ня кубок. Конечно же, он промахнулся. Я не осмеливался взглянуть на мать. Я не посмел подойти к ней. Я не хотел причинять ей страдания вопросами. Поэтому я снова бросился бежать вниз по склону в сторону кабачка. В тот момент я не мог вспоминать о поляне ведьм и ни за что на свете не согласился бы оказаться на том краю деревни, который был ближе к ней. Я сжал руками голову и закрыл глаза. «Убирай-тесь!» – кричал я мыслям о тех, кто умер, так ничего и не поняв. На следующий день дела обстояли не лучше. Не изменилось ничего и к концу недели. Я пил, ел, спал, но все время моего бодрствования было наполнено беспредельным ужасом и не-выносимой болью. Отправившись к деревенскому священнику, я спросил его, действительно ли он верит в то, что тело Христово находится в алтаре храма на Святой земле. Услышав сбивчивые ответы и увидев в его глазах страх, я покинул его в еще большем отчаянии, чем прежде. – Но как можете вы жить, как можете дышать, двигаться, делать что-то, если знаете, что не существует никакого объяснения? – в ярости обратился я ко всем. И тогда Николя сказал, что, возможно, музыка поможет мне почувствовать себя лучше и что он сыграет для меня на скрипке. Я опасался, что музыка подействует на меня слишком сильно. Однако мы все же вышли в сад, и там, под лучами яркого солнца, Николя стал играть для меня одну за другой все известные ему мелодии. Я сидел, обхватив руками колени и стуча зубами, несмотря на то, что солнце при-гревало довольно сильно. Николя стоял передо мной, забыв, казалось, обо всем и полностью от-дав себя во власть волшебных звуков, льющихся из-под его смычка и наполнявших сад и окрестные долины. Солнечные лучи ослепительным сиянием отражались от маленького полиро-ванного корпуса скрипки. Окончив играть, Николя обнял меня, и мы долго сидели молча, при-жавшись друг к другу, а потом он тихо прошептал мне в ухо: – Лестат, поверь мне, это пройдет. – Поиграй для меня еще, – попросил я его. – Музыка так чиста и невинна. Николя с улыбкой кивнул. Безумцам ни в чем нельзя отказывать. Я прекрасно понимал, что это не пройдет и ничто не заставит меня забыться. Но в то же время я испытывал чувство беспредельной благодарности за восхитительную музыку, дарившую мне сознание того, что в мире ужаса и хаоса еще возможно существование подобной красоты. Невозможно что-либо понять, невозможно что-либо изменить, но остается возможность создавать столь прекрасную музыку. Такое же чувство благодарности я испытал, увидев, как танцуют деревенские ребятишки, как взлетают вверх их руки и сгибаются колени, как, повину-ясь ритму, раскачиваются и кружатся тела в такт исполняемым песням. Глядя на них, я не смог удержаться от слез. Я бросился в церковь, упал на колени и, всматриваясь в величественные древние статуи, в великолепно выполненные носы, уши и пальцы рук, в выражение лиц, в складки одежд, я вновь испытал то же чувство благодарности и снова не мог не разрыдаться. |
