– Что‑то вроде того.

– А Боги Хаоса? Они тут при чем?

– Да ладно тебе. Ты же и сам всегда знал, что они почти ни при чем. В ту ночь, в часовне, когда ты и эти твои Боги Хаоса увидели дитя ночи… что они видели на самом деле? Призраков или чудовищ. Олицетворение их собственной внутренней сути. Но ты не дал себя обмануть, хотя тебя и пытались сбить с толку. Ты был единственным, кто сумел разглядеть первозданную невинность за тысячелетним ужасом… ты увидел не зверя, не какое‑нибудь страшилище, ты увидел ангела… не ненависть, а любовь!

Дрожащее марево пламени в воздухе между ним и Карлой… из дымки выходит фигура… мальчик… наконец они снова встретились лицом к лицу. Шестьдесят лет обратились в ничто. Зеркальный зал и часовня стали едины. Мальчик тоже совершенно не изменился, ибо он был субстанцией вечности.

Стивен заглянул в глаза – черные, как отполированный обсидиан, и, как и обсидиан, закаленные в жаре вулкана. Лицо как тончайший дрезденский фарфор. Иссиня‑черные волосы. Фигура в сумраке. Стивена била дрожь. Сейчас он чувствовал то же самое, что чувствовал десятилетний хорист. Дрожь страха, который был чуть ли не чувственным. Беспомощность. Потрясение при встрече с совершенной красотой.

Он сказал:

– Я поджег лестницу. Пути назад все равно нет.

Тимми наконец заговорил, и его мелодичный голос был лишь слегка тронут проникновенной грустью:

– Ну что ж, здравствуй, мой тень. Жалко только, что во все наши предыдущие встречи я не решился признать эту правду.

– Здравствуй и ты.

Они бы, наверное, обнялись, но Стивену было страшно. Его пугала пылающая темнота в глазах Тимми.

– Он такой старый, – оказала Карла. – И такой одинокий. Только он пережил свое вампирское «детство», с его первозданной яростью и жаждой крови, с его ребяческим и суеверным страхом перед предметами религиозных культов. Он составил себе представление о сочувствии, а теперь он приближается к новому рубежу. Он – наше духовное "я", а мы воплощаем его человечность.

– Почему я не отражаюсь в зеркалах? – спросил Тимми и сам же себе ответил: – Потому что моя душа – это вы двое.

Стивен увидел тяжелую дубовую дверь, обитую железом. Интересно, почему он не заметил ее сразу? Тимми как будто прочел его мысли. Он сказал с легким раздражением в голосе:

– Она всегда здесь была, эта дверь. Если умеешь смотреть и видеть. Вы, поклонники Вагнера, такие сентиментальные. И в вас очень сильно стремление к театральности. Вы вообще ничего не видите, пока вам не напоют лейтмотив – Он рассмеялся, мягко, обворожительно.

– Ты хочешь сказать, что всего этого можно было бы избежать, если бы я попытался заговорить с тобой тогда, в часовне…

Снова – смех, как перезвон колокольчиков на ветру.

– И в этом весь Стивен. Всегда будет искать самый простой ответ. Ты хочешь прожечь свой путь через жизнь наподобие шаровой молнии.

Где‑то в глубинах дома пробили часы. Раз… два… три… тринадцать раз.

– Пора, – сказала Карла. Ее губы подрагивали от нервного предвкушения.

Пламя прорвалось сквозь паркет, растеклось по игрушечным рельсам, охватило мосты из книг и пластмассовые горы. Клыки Тимми и Карлы влажно заблестели в пляшущих отсветах.

Стивен воскликнул, ошеломленный:

– Как ты можешь говорить, что я видел любовь, когда я видел только пылающий холод и темноту?!

Улыбка мальчика‑вампира сверкнула, как море на солнце.

– Я – темная сторона любви, – сказал он.