- И почему же? - еще больше заинтересовался он. - Сколько тебе? Тринадцать, кажется! Ты устала от жизни? Тебя тяготит подобное, - он окинул рукой мраморный сад, - существование?

Она молча взирала на него, видимо, не зная, на какой из вопросов следует сперва ответить. Наконец выдавила из себя:

- Да, мне тринадцать. И до дня, когда отец подарит мне бессмертие, еще несколько лет. - Она умолкла и потупилась.

- Ты хочешь уйти из жизни для перерождения? - уточнил свой вопрос Лайонел.

Девушка не подняла глаза, шепнула:

- Я не знаю. Но мой отец…

- Это мне известно, - пресек молодой человек. Глядя сейчас на эту девочку, он видел перед собой совсем другую, дерзкую и самолюбивую, с бесенятами в огненных волосах. И в ушах звучал ее полный возмущения голос: «Но ведь это будет означать конец!», «Я же так молода, умирать мне совсем не хочется», «Вы все устали от жизни, а я хочу, хочу жить! Я еще столько всего не видела!»

Голос заглушил другой, тихий и взволнованный - Сарах сказала:

- С самого рождения отец готовил всех нас - своих детей, что придет Великий День Искупления и бояться мы не должны.

- Но ты боишься, - подытожил Лайонел, и его собственный голос смягчился.

Она обреченно кивнула, и ее хорошенькое личико исказил страх.

- Отец не должен узнать об этом. Он презирает всякие слабости.

Лайонел приподнял пальцем ее подбородок и улыбнулся.

- Презирать слабости так просто, когда ты силен и прожил достаточно. А в тринадцать презирать что-либо - преступление против самой жизни!

- Спасибо, - смущенно шепнула она и, сильно покраснев, спросила: - Я совсем не привлекаю вас?

Молодой человек окинул ее стройную фигурку насмешливым взглядом и, прежде чем уйти, пообещал:

- Я подумаю об этом.

 Глава 20

«Мы любим тебя, очень ждем в гости. Приезжай поскорее!», «Скучно без тебя, дочка. Работа, телевизор, работа…», «Отец заболел, но ты не волнуйся, врач из «скорой» сказал, что через пару дней уже вернется домой», «А в Питере сегодня дождь, с Жучкой выходила на улицу, даже зонт не спас. Китайская дребедень, он от ветра вывернулся, пришлось стоять под козырьком», «Вчера к родственникам ездили, сестры спрашивали о тебе!», «Иногда вечером зайду в твою комнату, присяду на кровать с альбомчиком твоим детским, сердце так и переворачивается, когда гляжу на тебя маленькую. Такая хорошенькая», «Любим тебя, целуем крепко! Мама и папа».

Катя лежала на постели перед тремя письмами от родителей и, закусив указательный палец, смотрела на них не отрываясь. Перед глазами скакали буквы, складываясь в предложения - новости из прошлого, такого далекого и безвозвратно потерянного. Хотела ли она теперь Вечности?

Девушка закрыла сухие глаза, точно расцарапанные острыми осколками стекла, и представила осень. Солнечный день, когда она сидела на подоконнике в своей комнате с энциклопедией мифов и даже не подозревала о существовании другого мира. За окном кружились желтые и красные листья, во дворе, звонко смеясь, бегали дети, солнце улыбалось миллионами лучей, озаряя растущий под окном желтый тополь.

О как ей хотелось вернуться туда - в ту осень! Никогда не узнать зимы, превратившей сердце в лед, а потом беспощадно разбившей и унесшей вместе с белой вьюгой ее жизнь - никчемную, полную ненависти и обид, недооцененную, но все-таки - настоящую. Быть может, когда-нибудь она бы оценила?

«Я устала, так устала, - мысленно шептала она, утыкаясь лицом в пахнущие чернилами листы, - как же я хочу домой, к маме. И пусть она говорит сколько угодно, что я тощая, а все оттого, что питаюсь кое-как и шляюсь непонятно где, неизвестно с кем.