— Почему?

— Потому что их души не с ними. Вампиры могут увидеть мучения тех в зеркалах, но вернуть свою душу ни один вампир не в силах. Считается, в День Искупления после прохождения небесного моста, души будут возвращены. Но, как говорится, все это вилами на воде писано.

— Ты не веришь? — ужаснулась Катя. Лайонел свел золотистые брови.

— Обсудим это через десять лет.

Девушка обреченно вздохнула. При каждом напоминании о том, что их счастье ограничено временными рамками, внутри все сжималось от преждевременного горя и тоски.

— Почему ты не попросил больше, десять лет — это же так мало…

Молодой человек осторожно положил руку ей на плечи и убрал за ухо прядь волос.

— Мне не хотелось бы тебя расстраивать, но Цимаон Ницхи не даст нам и того. Если думаешь, он так просто смирится, что кто-то одержал над ним верх, ты плохо его узнала. У нас есть некоторое время, прежде чем он создаст нового ягуара и удостоверится, что дар у того достаточно сильный.

— Сколько может понадобиться времени?

— Самое меньшее лет пять, если очень повезет. Это редкостный дар, развить его только созданный вампир быстро не сможет. Новых вампиров давно не создавали. Создатель сейчас в весьма затруднительном положении, однако он непременно найдет выход.

— Значит, у нас и десяти лет нет, — совсем поникла Катя.

Лайонел вздернул бровь.

— Время покажет. — Он помолчал, потом негромко прибавил: — Когда мы жили на острове, честно признаться, меня начали посещать сомнения относительно существования в тебе беса.

— Я не бес? — возмущенно повернулась к нему девушка.

Он засмеялся.

— Я этого не говорил. Однако теперь я допускаю возможность ошибки.

Некоторое время они созерцали пейзажи за окном, затем она провела пальчиком по рисунку на сиденье, весело поинтересовавшись:

— А это ничего, что ты портишь имущество Вселенной?

Молодой человек пощекотал горло летучей мыши, которая когтем царапала ему плечо, добиваясь внимания.

— Подумаешь, — усмехнулся он, — отдадим Вселенной в качестве уплаты штрафа Орми.

Та обиженно зашипела и отвернула мордочку.

Катя же обронила:

— Очень хорошая идея.

Ехали они несколько часов. Когда же молодой человек повел ее за руку к выходу, Катя увидела уже знакомый ей лес. Как только поезд остановился, Лайонел подхватил девушку на руки и спрыгнул на землю, подняв торфяную пыль. Здесь, как и прежде, царило лето, светило солнце и летали птицы без глаз, слышался беззаботный щебет.

Музыка молчала.

Поезд исчез, будто его и не было. Лайонел двинулся по сверкающим на солнце рельсам, а когда приблизился к невидимой линии, где заканчивалось межмирье, сказал:

— Побудь тут, я скоро вернусь.

Он ушел, Катя присела на рельсу и, вытянув ноги в джинсах, устремила взгляд на солнечные верхушки деревьев. Она только сейчас поняла, как тосковала по дому, по родной природе, особенному воздуху.

Лайонел вернулся лишь спустя десять минут, мокрый, но весьма чем-то дольный. Белая рубашка прилипла к телу, с волос стекали капли, скользившие по красивому лицу.

— Идем, — позвал он. Орми с ним уже не было.

Катя шагнула за невидимую границу и первое, что увидела, была ослепляюще яркая молния, прорезавшая черное небо. Серебристой стеной лил дождь, капли шуршали в пышной листве деревьев, приглушенно стучали о мокрый торф.

Зазвучал ноктюрн Мендельсона комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Тягучая, спокойная и величественная мелодия.

Лайонел сошел с тропы, где виднелись прогнившие деревянные шпалы — все, что осталось от прежней железной дороги.