– Конечно, я его помню. Он был совсем маленький, вот такой, – сказала Пенелопа. Мануэль был сыном испанских слуг Мортимера, живших в его миланской квартире. – Привет, Мануэль, – улыбнулась она, потом повернулась к матери Мортимера: – Кажется, я приехала не вовремя.

– Вот уж нет! Я велела Чезире заварить чаю.

Она ушла, ведя за собой мальчика, а Пенелопа и Мортимер прошли в гостиную. Стеклянная дверь на лоджию была распахнута. Чезира расставляла на столике на стальных ножках чашки, приборы, вазы со сладостями. Она радостно поздоровалась с Пенелопой, а потом ушла, оставив их одних. Они сели рядом на садовом диванчике с подушками в холщовых чехлах. Мортимер разлил чай по чашкам.

– Меренги? – спросил он.

– Ты еще не забыл, что они мне нравятся?

– Совсем свежие. Чезира приготовила их специально для тебя.

– Расскажи мне о себе, – сказала Пенелопа, поднося чашку к губам.

– Все началось с родинки на ноге, – тихо заговорил Мортимер, глядя на небо над садом. – Еще час назад шел дождь, – вдруг добавил он ни с того ни с сего. – А теперь снова вышло солнце, чтобы встретить тебя.

– Продолжай, – нетерпеливо потребовала Пенелопа.

– Твой костюм переносит меня назад в прошлое. Мне вспоминается прелестная девчонка, которую я хотел отвести на реку, – пошутил он, явно избегая разговора о себе.

– Ну давай, Мортимер, расскажи мне, что случилось. Рано или поздно я все равно все узнаю. Что такого страшного было в этой родинке?

– Полгода назад она взорвалась и стала рассылать аномальные клетки по всему телу. Результат ты видишь, – признался он наконец.

Пенелопа едва не лишилась чувств. Сильного, живого, неотразимо обаятельного мужчины, которого она знала, больше не было. Увидев, как она побледнела, Мортимер, смотревший на нее с грустью, заставил себя улыбнуться. Взяв с блюда меренгу, он начал кормить ее с рук.

– Правда, вкусно? Скажи, что тебе нравится. Пенелопа схватила его руку и крепко сжала, растерянно глядя на Мортимера.

– Почему я об этом ничего не знала? – спросила она. Последнее письмо от Мортимера она получила три месяца назад. Он рассказывал о поездке в Париж к матери и отчиму, об ужине у «Прокопа», где он повстречался с коллегами, бывшими товарищами по университету. Письмо было написано шутливым, беспечным тоном, не содержавшим ни намека на переживаемую Мортимером драму. Только теперь Пенелопа поняла, что он ездил во Францию проконсультироваться с каким-то специалистом: вдруг тот подарит ему надежду?

– Почему я об этом ничего не знала? – безжизненным голосом повторила она вопрос.

Мортимер нетерпеливо пожал плечами.

– Что, по-твоему, я должен был сделать? Позвонить тебе или написать, что я болен? И что бы ты сделала? Слезы мне не нужны. Жалость меня раздражает. Правда отнимает последние силы. Ты же знаешь, как я люблю жизнь, моя дорогая Пепе.

Пенелопа закрыла лицо руками, словно заслоняясь от страшной правды.

– У меня были трудные дни, – продолжал Мортимер. – Я довел себя до того, что сумел возненавидеть самых дорогих мне людей: мать, брата, племянников, коллег. Все они считали своим долгом меня утешать. Некоторые даже сегодня пытаются меня убедить, что ничего страшного не происходит. Меня бесит ложь.

Пенелопа порывисто обняла его. Ее глаза блестели от непролитых слез.

– У смерти друзей нет. Я скрыл от тебя правду, не хотел, чтобы ты знала. Но потом ты мне позвонила и сказала, что хочешь меня видеть.