— Ма-ам… — завела Лилька.

— Чего?

— А можно, я бусы себе куплю стеклянные?

— Можно…

— А я, — басом сказала Тоська, — ничего себе не куплю. Я денег накоплю и на большой черепахе покатаюсь. По минуте монета… По монете минута, вот так.

— Ты сперва денег накопи…

Ковчег качнуло. Еще и еще; Тоська села на лавке, закрывая рот руками:

— Ой, меня вытошнит сейчас…

— Так выйди.

— Боюсь, что смоет…

— Вараша, выйди с ней.

Варан поднялся, взял малявку за плечи, вытащил на узкий козырек над бурлящим морем; небо было совсем светлым, над морем висел туман, и полузатопленный поселок казался не настоящим, призрачным. У самого берега из-под воды торчали крыши. В доме Варана вода дошла уже до уровня стола…

Какие-то опоздавшие разгильдяи, ругаясь, выгребали от берега к ковчегу, и лодку их мотало, как перышко.

— Смотри, Вараша! Там синее!

Грязный малявкин палец с обкусанным ногтем указывал на небо.

— Смотри, там уже дырка! И в дырке синее! Это небо, небо!

Новый приступ тошноты прервал ее восторги.

Варан, не отрываясь, смотрел вверх, но не на кусочек синевы, которую он, в отличие от Тоськи, видел много раз и в межсезонье. Высоко в разрывах облаков летели, описывая широкие круги, птицы — не дойные кричайки и не дикие сытухи, а настоящие высокие птицы, пластуны или даже крыламы…

На серое, страшное, волнистое море упал первый луч солнца. Упал и утонул в тумане; ковчег мотался по волнам, уродливый с виду, но абсолютно непотопляемый. Пахло жареной рыбой. Пахло ветром. Туман расступался, и, когда он расступился совсем — поселка уже не было и не было туч. Перед ошалевшими, жмурящими глаза поддонками открылось море — синее, а не серое, небо — синее, а не серое, белая скала в пятнах первой зелени — мир горни, превратившийся в остров теперь уже среди воды, а не облаков, удивленно глядящийся в собственное неузнаваемое отражение.

Глава вторая

— Ты из местных, да? Поддонок?

— Да.

— А почему без очков?

— У меня глаза привыкают.

— Правда? Это хорошо…

Посетитель усмехнулся. Это был не единственный посетитель, Варан уже слышал, как за соседними столами требовательно постукивают кружками, чувствовал, как начинает злиться за стойкой замотанная мать… Но отойти никак не мог. Этот посетитель намекнул ему насчет работы, а работа — другая, не эта — была мечтой Варана вот уже целый месяц, от самого начала сезона.

Был обеденный час. Моряки, мастеровые, портнихи и прачки, торговцы, слуги — весь рабочий и праздный народ, обычно роящийся вокруг богатых путешественников, желал перекусить и выпить, стало быть, Варан должен был вертеться, как винт.

Как он вертелся вот уже целый месяц.

Все знают: кто не работает в сезон, тот в межсезонье мокнет и голодает. Но, когда мир вокруг меняется так разительно, человек, особенно молодой, не может оставаться прежним. Самый жадный скупердяй становится хоть немного, но расточительным, и самый жилистый труженик хоть немного, но лежебокой. Варана тошнило от тарелок и подносов, ему хотелось гулять по скалам, прыгать в синее море с белых камней, играть с рыбами, считать по ночам звезды…

Отец и мать открыли харчевню в одной из улочек около порта. Сложили печь, натянули навес, расставили столы и стулья, взятые в долг из чьего-то «верхнего» дома (горни, особенно небогатые, тоже хотели заработать в сезон: сдавали внаем дома и жилые пещеры, переселялись в так называемые летние резиденции, а на самом деле в шатры и палатки).