— Вы все… — начала я, — все… так устали, так намучились, пока пришли сюда!

Зал насторожился. Послышалось хихиканье.

— Столько пришлось в парикмахерских толкаться, столько по разным ателье ошиваться, чтоб у портных примерки дождаться! — срифмовала я полным слез голосом.

По залу прокатилась веселая волна смеха.

— Я и сама, — выставила вперед ногу в модной платформе, — сколько за спекулянтом набегалась, пока туфли эти достала… чтобы на сцену выйти, чтобы вам радость доставить, — всхлипнула я.

Зал уже покатывался со смеху, кое-кто от удовольствия даже взвизгивал.

— Вы… мы… — с трудом выговаривала я сквозь схваченное спазмами слез горло, — мы — словно белки, которым на минутку удалось выскочить из своего колеса. Чтобы от постоянных забот отвле-ечь-ся! Чтобы запастись силами для дальнейшего верче-е-е-ния! — в отчаянии заломила я руки.

Хохотали все, передо мной не было ни одного серьезного лица.

— И потому… вы заслужили… имеете право на настоящий смех… на большой смех, какого… какого нет! — я горестно взмахнула своим листком и жалобно зарыдала.

И зал тоже зарыдал, только от смеха.

Какое-то время мы ревели в один голос. Это были неповторимые мгновения. О таких говорят, что они — величайшее вознаграждение творцу: иной всю жизнь проживет, так и не дождавшись их, а я вот дождалась!..

ТРУДНАЯ РОЛЬ

Кинорежиссер задумчиво рассматривает актрису, которую пригласил на роль доисторической женщины.

— Не стану скрывать, — барабаня пальцами по столу, говорит он, — роль довольно непривычная и трудная. Придется крепко поработать, пока удастся влезть в шкуру первобытного существа… Женщина вы эмансипированная, окруженная удобствами, бытовой техникой… Приходила ли вам когда-нибудь в голову мысль о том, как жилось вашей, скажем, доисторической прабабушке?

— С чего бы?.. — пожимает плечами актриса.

— Вот видите… А теперь давайте попробуем сыграть этюд, поимпровизировать. — Режиссер прикрывает ладонью глаза. — Значит, так… предлагаемые обстоятельства: утро… звонкие голоса птиц… шелест дикого леса… В пещеру проникает косой луч восходящего солнца… Вы просыпаетесь… Что делаете?

— Бросаюсь одевать детей, убирать постели, готовить завтрак, мыть посуду, искать мужу чистую рубашку…

Режиссера передернуло.

— Вы меня плохо поняли, — едва сдерживая гнев, цедит он, — я говорю не о вас, не о вашем утре, а об утре доисторической женщины! Зачем убирать постели, если все спят на шкурах!.. Так вот слушайте: она просыпается, потягивается, встает и выбирается из пещеры, на ходу расчесывая пятерней копну спутанных волос. Этаким манером, — и режиссер, растопырив ладонь, прошелся по своей лысине. — Вылезла и бредет по росистой траве к речке. Зовет детей, те бегут к ней…

— В ночных рубашках? Босиком?

— Не сомневаюсь — по истории у вас была двойка, — иронически усмехается режиссер. — Доисторические дети бегали нагишом, ну, в крайнем случае, набросив звериную шкуру… Итак, они лезут в воду, черпают ее в пригоршни, пьют…

— Сырую? Прямо из реки?! — ужасается актриса.