Не пугала ночная шерсть,

запах звёзд

доносился млечный.

Сколько руки освоили вёрст,

я бы мог так прошляться вечность.

Без устали, жажды чуть

реки локонов утолили.

Был ли счастлив когда-нибудь

так, как здесь,

где меня возлюбили?

Даная

Я в кресле, веки не смыкая,

глотая с горкой восхищение,

давился молча красотой.

Диван, свет женщины – Даная,

изящных черт пересечение,

едва прикрытая холстом

лежала, сферу разделяя, —

логический итог любви

напротив моего лица.

Так богохульна и свята —

вещественней бы не смогли

на Суд представить для истца,

но грация не пала ниже

дивана – пьедестала ночи,

день осветил избытки красок.

Портрет к великому приближен

гораздо ближе, чем художник

под тенью отшумевших ласок.

Встретимся на Чернышевской…

Встретимся на Чернышевской,

отниму тебя у толпы,

многочисленной в недостатках,

одинокой в своём совершенстве,

совершенной, как я, и ты,

соскользнувшая в руки, гладкая.

Мы дойдём до бессилия ног,

насекомыми на траву,

шёпот леса речь перебьёт,

утомляющий пекла жирок

абстрагирует волю в мозгу

в инфракрасный к солнцу полёт.

Ты закроешь глаза, я тоже,

лягут мысли в коробке на грудь,

сердца пленного пересказы

глубиной не растревожат,

в содержанье не вникну, суть

не доходит, как нежность, сразу.

У меня так точно не получится…

У меня так точно не получится…

Не люблю хорошие отношения,

мне нужен скандал,

необходима драка

мыслей за поражение,

однако

без зависти к чьей-то жизни ровной:

со здоровым ростом

благосостояния

всё это для меня условность

человечика ископаемого.

Потеют горы снегом, мёрзнут,

равнина жизни неприемлема

как местожительство,

подохнуть никогда не поздно,

но жить спокойно – попустительство.

Адам и Ева

Сад. Разбрызгано солнце. Труп

бледен, как беднота,

разве кто-то погиб от губ,

разве кто-то любил сильнее, чем я,

тот же сад. Круг сменился другим

– луна,

невозможно, сильнее, чем я, невозможно.

Сейчас

я клянусь ощущением кожи

и глаз,

их рассвет бросил тень на мир,

зачем ты открыла глаза?

М и Ж как сортир,

лишь по признакам ты и я.

Как трудно даётся признание в любви,

если искренности в нём яд,

если встречный порыв, пригуби,

оживи меня.

Грустью выклеивая стены в твоё отсутствие…

Грустью выклеивая стены в твоё отсутствие,

не дочитывая книги до конца страницы,

выключаю свет, скидывая с головы люстру.

В толпу редких прохожих влиться

выхожу из дома, в магазин

за странными покупками.

Сбрасывая по цвету в корзину трофеи чрева,

измеряю любовь не днями, а сутками,

мелодией из сплошных припевов.

Скука одолела индивидуума,

по одному человеку, по одной жизни,

растянувшейся зимы ума

и вторжения не его, так призрака.

Шарится близорукая точка зрения,

неразличим горизонт.

Ответственность давно уже на везении,

и давно нецелован рот.